Кэм

Путь расставания

Легкий ветра вздох
Только долгий путь
Искры на ветру
Горечь на губах
Смерти нет
(с) Тэм.

* * * * *
Неторопливо течет беседа в Тронном Зале Менегрота. Журчат подземные ручьи, чьи русла выложены мрамором и гранитом, поют мои соловьи на малахитовых буках, принимают корм из рук моих девушек.
- Сердце мое неспокойно, когда я думаю о Лутиэн, - говорит Эльвэ, ловя мою руку на лету, словно бабочку, - она не танцует перед нами, как прежде, предпочитает петь на полянах, словно избегает нас…
- Сейчас весна, - возражаю я. – Разумеется, зеленые луга и ручьи милее ее сердцу, чем каменный подземный дворец.
Аланиэль вышивает подол будущего платья – листья, цветы, деревья.
- Давно уже не слышно вестей из Гондолина, - говорит Мэльдор.
Лантар подходит ко мне, сжимая в теплых ладошках ящерицу, которую она увидела неподалеку.
- В соседнем королевстве, в Нарготронде, поселились феаноринги, - говорит Маблунг. – Я бы поостерегся, государь мой Элу. Я не доверяю им…
Галадриэль поет о Благословенной Земле, о мудрости валар, о свете Дерев.
- Но все же, как бы ни прекрасно было там, на Западе, - говорит она, - моя жизнь напоминала золотую клетку.
Маблунг хмурится, вспоминая Ангбанд, Обитель Врага, вспоминая пепел и смрад над Тангородримом, вспоминая Сильмариллы.
- На этих Камнях проклятие, - говорит он. – Я бы поостерегся даже думать о них, а не то что желать.
- В них заключен свет двух священных Дерев, - молвлю я. – В них, и более нигде. На самих Камнях нет проклятия. Но будет проклят тот, кто возжелает их.
Келеборн улыбается.
- Даэрона давно уже не видно, - говорит он. – Я заметил, что он реже стал петь свои песни, заметил, что он ищет уединения и бродит по прохладным лесам Нэльдорета со своей флейтой. Словно какая-то тайна гложет его, и не может он признаться в своих чувствах. Возможно… если бы я не знал его столько лет, я бы предположил, что он влюбился.
- Я думаю, не стоит говорить о Даэроне, когда он не с нами, - укоряет его Мэльдор.

Они вошли вдвоем – Белег Тугой Лук, стройный и гибкий, как молодое деревце, и Нимлот, чьи черные косы туго заплетены на затылке.
- Мой король! – докладывает Белег. – У наших северо-восточных границ замечено странное существо. Леди Нимлот увидела его первой, я же не сумел разглядеть, потому что вызывал стражу, но к тому времени, когда мой отряд прибежал, оно уже скрылось.
Маблунг выступает вперед:
- Странное существо?
- Да, - отвечает Нимлот. – Я никогда прежде не видела ничего подобного.
- На что оно было похоже? – в голосе мужа опасения и любопытство.
Нимлот некоторое время думает.
- Более всего оно было похоже на эльфа, - наконец произносит она. – Но я уверена, что это не был кто-то из наших сородичей.
- Что делал тот, кто похож на эльфа? – беспокоится Маблунг.
- Он долго наблюдал за нами. Хотел подойти к Завесе, но был отброшен.
- Я хотел пристрелить его, - вступает в разговор Белег, - но существо уже скрылось, когда я вернулся.
Маблунг обращается к Эльвэ:
- Государь, прикажете усилить дозоры?
- Ты не доверяешь Завесе Мелиан, которая берегла нас все эти годы? – спокойно спрашивает король Дориата.
- О нет, государь, - кланяется Маблунг. – Но я, как и раньше, призываю вас к осторожности и предусмотрительности. Существо, кем бы оно ни было, не превзойдет в волшебстве Владычицу. Но мои воины смогут подстрелить его – его или их, если их вдруг окажется много.
Маблунг явно чем-то встревожен. Он был встревожен утром, он беспокоится сейчас. В чем причина?
- Знаете, - задумчиво произносит Мэльдор, сын Лэнвэ, - мы в Оссирианде слышали о созданиях, ликом и образом подобных деревьям; они могут передвигаться сами по себе и говорить… возможно, у границ было одно из этих созданий?
- Леди Нимлот говорила, что он похож на эльфа, - возражает Маблунг. – Вряд ли она могла принять за эльфа говорящее дерево.

- Мне сказали, что здесь говорили обо мне, - улыбается одними губами менестрель.
- Мы волнуемся о тебе, вот и все, - отвечает Элу. – Развей наши сомнения, убеди нас, что Даэрон по-прежнему счастлив… или поведай, как мы можем помочь тебе.
Даэрон молчит, отводит взгляд, дрожащими руками поправляет волосы на висках.
- Ты прав, мой король, - наконец произносит он. – Рано или поздно я должен был сказать, и говорю сейчас.
Его потемневшие глаза поворачиваются ко мне.
- Ты ведь знаешь уже все, Владычица?
Я улыбаюсь.
- Скажи это сам.
- Я влюблен, - слова его падают хрусталем на пол, переливаются радугой, звенят.
- Но разве любовь не должна приносить радость? – улыбается Эльвэ.
Я смотрю на него. Супруг мой. Я люблю тебя, я избрала тебя, наша любовь крепче всех остальных уз, связывавших нас, и будь трижды благословенно счастье быть с тобой, говорить с тобой, обнимать тебя. Не сравнится с этим счастьем блаженство Валмара, свет Дерев, мудрость Великих.
- Король мой Элу, много столетий пережила наша дружба, - продолжает Даэрон. - Я шел рядом с тобой в великом Походе. Я отказался уплыть в Блаженный Край без тебя. Я первым нашел тебя в зачарованном лесу, где стоял ты рядом с Владычицей. Я видел рождение твоей дочери… а теперь… теперь я полюбил ее.
Флейта танцует в его длинных сильных руках, переливается звездопадом его блестящий черный плащ.
- Я всегда пел о жизни, о любви, о тайнах, о разлуке… Но силу моих же песен смог оценить, только полюбив сам.
- И кто же та, что пронзает мукой твое сердце?
- Это твоя дочь, государь. Ее облик вижу я во снах, на звук ее голоса отвечает мое сердце, к ее ногам я хочу припасть и не подниматься никогда. И я так… потерян. Я задаю себе сотню, тысячу вопросов, представляю наш разговор, мучаюсь, играю словами, звуками, строчками – но ни одно из них не в силах поведать то, что я действительно чувствую, и бесполезные слова лишь складываются в очередную песню.
Я улыбаюсь. Я прихожу на помощь.
- Зачем мучиться сотней вопросов, когда надо задать всего один?
Даэрон поднимает на меня глаза; я чувствую его благодарность и облегчение, я сумела помочь ему, сумела разрешить его сомнения, указала верный путь.
- Но что будет, если не на тебя падет ее выбор? – спрашиваю я. – Сумеешь ли ты согласиться с ним, смириться, уйти?
Он молчит, гаснет, замирает, и лишь ресницы дрожат на его лице.
- Я не знаю, Владычица… мне трудно даже представить такое.

В Залу неслышно входит Лутиэн, становится за спиной Даэрона. Он не замечает ее. На плечах у дочери расшитый золотой нитью плащ, в руке она держит дорожный мешочек. Она снова хочет уйти из дворца.
- Даэрон, спой песню о мотыльке, - просит Галадриэль.
Менестрель перебирает струны лютни, пытается вспомнить.
- Которую?
- Воистину, - юный Мэльдор подмигивает Маблунгу, - наш певец сложил столько песен, что уже не помнит их всех!
Эльфы звонко смеются.
- Возможно, придет день, когда мы сами будем напоминать Даэрону его же стихи, – говорит Маблунг.
- О, ничего удивительного! – восклицает Эльвэ. – Однажды мне пять раз рассказывали мою же собственную шутку, и только на пятый раз я запомнил, что она моя!
Эльфы смеются еще сильнее, заполняя радостью каменные чертоги. Даже Даэрон улыбается, берет несколько аккордов и начинает петь – низко, едва слышно, таинственно.
- Он умен, талантлив, смел, - говорит мне муж. - Он был бы достойным избранником для нашей дочери.
- Избранником нашей дочери станет только тот, кого она сама изберет себе, - возражаю я.
- Истинно так. Однако…
Голос Даэрона делается громче, уводит путеводной нитью к любви, сочувствию, помощи, связывает в единый круг, дрожит и распрямляется.
Лутиэн уже нет.

Дверь с шумом распахивается. Это Даэрон, он бежит к нам, он задыхается, на его щеках жар оставил две красные полоски.
- Владыка! Владычица! – менестрель падает на колени, теребит флейту, громко и хрипло дышит.
Предчувствие беды пронзает меня.
- Простите меня, - говорит он.
- Что случилось, Даэрон? – спрашивает мой муж. – Что ты увидел, что ты узнал, почему…
- Я видел принцессу, - перебил его песнопевец. – Я гулял в северном Нэльдорете, искал уединения, слушал песни лесных ручьев. И там… на поляне… - слова с трудом вырываются, с трудом обретают форму, настолько увиденное поразило его, - я видел… я видел человека.
Человека?!
- Человек был страшен, грязен, похож на медведя. А принцесса Лутиэн… она… о, она вела себя с ним так, что сразу было видно: они знакомы не первый день!
- Как человек смог пробраться через Завесу? - медленно произносит Тингол. – Как долго он уже находится в моих владениях?
Онемение снизошло на меня. Ничто злое не являлось под прохладную сень лесов моего королевства, ничто не тревожило мои сны и видения – я могла поклясться, что смертный не замышлял дурного. Но как он сумел? Он превзошел мою могущество? Или…
- Он угрожал моей дочери? Была ли опасность для нее? – продолжает Элу.
- Нет. Впрочем, я не уверен… Принцесса была очень разгневана, увидев меня…
- Белег! Приведи его ко мне! – приказывает Элу, и его голос разносится по Залу, проникает во все углы, отражается эхом на лестницах. – Ты слышал меня? Приведи сюда этого смертного, осмелившегося свободно расхаживать по моей земле! Приведи его ко мне, добровольно или силой, свободным или в кандалах, молчаливого или стонущего, стоящего на двух ногах или ползущего по земле, приведи его! Посмотрим, так ли он будет храбр, когда предстанет перед лицом Владыки!

• Кто ты, что осмелился по-воровски прокрасться сюда?
  - Это Берен, сын Барахира, - отвечает за него Лутиэн.
  - Пусть говорит он! – приказывает Тингол. - Что ищешь ты здесь, как попал ты сюда, в мои владения, закрытые от таких, как ты?
  Рука человека сжимает руку моей дочери.
  - Сюда, о мой король, меня привела судьба. И здесь я нашел то, чем хочу владеть вечно, и сокровище это дороже всех алмазов в мире, серебра и золота.
  - Что же это за сокровище? Что ты хочешь украсть у меня?
  - Лутиэн, дочь твоя, прекраснейшая из детей Илуватара, и есть мое сокровище, и ничто не помешает мне владеть им.
  Все застывают в немом движении, повисает тишина, смолкают даже мои соловьи на мраморных колоннах, на малахитовых буках, на яшмовых дубах. Но недолго; грохот разрезает оцепенение – король эльфов, мудрейших, прекраснейших, могущественных созданий, вскакивает с трона, чтобы приблизиться к смертному, Второрожденному, чей век недолог, а облик страшен.
  Я вижу, как воздух между ними сгустился, и его невыносимая прозрачность режет мне глаза. Я встаю, я стараюсь встать так, чтобы броситься между ними, защитить Эльвэ от него самого, отнять его у его собственной судьбы, пока еще не поздно.
  - Воистину, самое дорогое сокровище возжелал ты, - медленно произносит Элу. – Но и я, и я желаю скрытого сокровища, которое хранят камень, железо и огонь Врага. Но если действительно желаешь ты Лутиэн, дочь Элу Тингола и майэ Мелиан, ступай же, смертный, и принеси мне Сильмарилл, Камень Феанора, чье ясное сияние оскверняет корона Моргота. Принесешь – и получишь ты руку ее, если она пожелает.
  Закружилось, завертелось, замутнилось. Я вижу, как бледнеет Белег, как сжимаются кулаки у Маблунга, как беззвучно вскрикивает Галадриэль.
  - Ха! – нервно выдыхает смертный. – Я смотрю, ты невысоко ценишь свою дочь, Владыка! Но если, король, такова твоя воля, то я исполню ее. Клянусь, что когда ты увидишь меня снова, в моей руке будет Сильмарилл!
  Лутиэн бросается ему на грудь – но его утаскивают, вышвыривают за порог. А я хватаю за руки своего мужа, смотрю в его темные от гнева глаза, и, стараясь унять волнение, отчаяние, прозрение, говорю о роке. Стараясь унять боль, тоску, муку, напоминаю о своем пророчестве, о том, что когда-нибудь мою Завесу пересечет тот, чья судьба будет связана с судьбой нашего королевства.
  - Ты не убьешь его, - говорю я. – Но, пожелав Сильмариллы, ты разделил судьбу Феанора, которая отныне будет связана с этим смертным.
  - Не может быть, - шепчут его бескровные губы, и ужас искажает его тонкие черты. – Нет, не может быть. Мне… мне нужно побеседовать с нашей дочерью.
  В гуле голосов, в толпе волнующихся эльдар я отыскиваю Даэрона. Он стоит, не шевелясь, и издалека смотрит на Лутиэн, не смея приблизиться.
  - Ты нашел ответ, песнопевец? – обращаюсь я к нему. – Теперь ты знаешь, кому отдано ее сердце?
  Он поворачивается ко мне, во взгляде непонимание.
  - Она сказала, - шепчет он.
  Слышал ли он меня? Я боюсь, как бы боль и отчаяние не превратили его любовь в нескончаемую муку… Но Лутиэн, где она? С ней разговаривает Тингол, дыхание дается ему с трудом, но сила воли его такова, что никто не смеет подойти к нему; задавая вопросы, снова и снова он смотрит на свою дочь так, будто видит ее в первый раз, снова и снова, выслушав ответы, отводит взгляд. Я подхожу. Я прислушиваюсь к крикам, разговорам, шепотам. Я прислушиваюсь к объятиям, страхам, биению сердца. Я прислушиваюсь к думам, решениям, мечтам.
  - Я полюбила его, - говорит Тинувиэль. – И не нужно мне другого выбора, другой судьбы, другого мужа.
  - Ты хорошо подумала? – спрашивает Элу. – Ты сама не своя. Твои речи бессмысленны для меня, взгляд холоден, желания враждебны. Возможно ли такое? Возможно…
  Внезапная догадка. Он ищет меня взглядом.
  - Не колдовство ли это, моя госпожа? Не пала ли наша дочь жертвой черного приворота, злобной ворожбы?
  Я смотрю в ясные глаза дочери. Но зачем мне проверять? Я ведь и так все знаю.
  - Нет, - отвечаю я. – Наша дочь осталась прежней. Она просто полюбила.
  - Этого не может быть! – вскрикивает Тингол. Ему невыносимо, дико, неразумно все это. Он уходит. Дрожат его колени, вздымаются его плечи, но походка так же плавна, стан так же гибок и строен, а руки все так же сильны. Он король, мой Эльвэ. Он всегда был им и всегда будет, с короной или без.
  Я снова смотрю на Лутиэн. Я хочу задать тот самый вопрос, которого она боится больше всего.
  - Что будет, когда человек умрет? Его век недолог. Что станет тогда с тобою?
  Она не выдерживает, опускает глаза; пушистые черные ресницы, тонкие руки на груди, лебяжья шея, красивый изгиб – Лутиэн, моя Лутиэн, красивейшая из эльдар Средиземья, кому же досталась она?
  - Видно, придется мне, матушка, научиться следовать за ним до конца.
  Голос тверд и сух, как треск валежника под ногами.
  
  Лантар плачет. Капли, крупные, как жемчуг, катятся из больших голубых глаз.
  - Они злые, злые… как могут они?..
  - Почему злые, дитя мое?
  - Они, - она захлебывается рыданиями, кашляет, показывает в сторону Маблунга и собравшихся вокруг него мужчин, - они только и говорят о том, как человек умрет. Но что он им сделал? Он ведь лишился рассудка. А они… они… откуда в них столько ненависти и презрения?.. Отчего у них нет надежды, куда делась их вера в добро? Я думала, - она утирает мокрые щеки, но слезы снова капают и капают, - я думала, они благородные, преданные… но стоило прийти тому, кто не похож на них, и они накинулись на него, как стая стервятников! А что он? Он просто сумасшедший, моя госпожа!
  - Он очень дерзкий простой сумасшедший, - молвит неслышно подошедший Тингол за моей спиной. – Он непонятным образом пересек Завесу, бродил по моей земле, он осмелился просить руки у моей дочери… - губы Эльвэ сжались в тонкую гневную полоску. - Безвестный смертный!
  - Ты заблуждаешься, муж мой… Имя Берена, сына Барахира, известно даже среди эльфов. Ты слышал о нем и раньше.
  - Слышал, - усмехнулся он. – Только вот не предполагал, что встречусь с ним. Впрочем... Я больше не увижу Берена. Если он будет смел и глуп, и в самом деле отправится к Врагу, то он умрет еще прежде, чем доберется до врат Ангбанда… А по правде, я не верю. Наверняка он попросту решил сгинуть с моих глаз. И верно решил.
  - А что будет, если он… если он выполнит обещанное? Если принесет тебе Сильмарилл?
  - Этого не может быть, - тоном, не терпящим возражений, прерывает мой муж.
  Я молчу. Я не могу разделить его убежденность.
  
  В то утро мне все открылось. Знание, недоступное мне прежде, уверенность, которой не было ранее. Пожелав Сильмариллы, мой муж обрек свое королевство на гибель, ибо теперь и на Дориате лежало Проклятие Мандоса.
  Мудрость – это терпение. Я знаю, что предстоит еще много событий, отвратить которые не в силах даже Манвэ. Я должна сохранить свою мудрость, свой свет, свое могущество, ибо они понадобятся моему народу в скоро грядущих мрачных днях.
  Я спокойна.
  - Государыня матушка! – обращается ко мне Лутиэн. Я знаю, что она скажет, о чем спросит. Пришло время. Я говорю о темницах Тол-ин-Гаурхот, я говорю о могуществе Саурона Гортхаура, я говорю о выборе смертного. Я говорю о силе, я говорю об обещаниях, я говорю о воле.
  - Сила… - шепчет моя Тинувиэль. – Никакая сила не сможет вытащить его оттуда… Но она должна найтись – та Сила, что приходит неожиданно, что превращает в песок любые крепости. Я найду его. Я последую за ним.
  
  - Мой король! – кричит Даэрон, и его крик напоминает вопль выпи на болотах. – Мой король, я нарушил слово, но я не могу, ради всех святых валар, задержи ее, не дай убежать!!!
  - Лутиэн! – лицо Элу побагровело. - Где она?!
  Я оглядываюсь. Она уже отправилась в путь, тайно, без чьей-либо помощи? Мой муж бежит, спускается по лестнице, его серебристый плащ развевается, как огромные крылья летучей мыши. Я вижу, как он ее настигает, как берет за руку, говорит что-то. Он гневен.
  - Никогда! – восклицает он.
  Лицо Лутиэн спокойно и надменно, словно высечено из камня. Следующий за этим приказ – выстроить дом на Хирилорне, держать ее там, не спуская глаз – она выслушивает безразлично. Она решилась. Ничто ее не задержит. Это всего лишь отсрочка.
  А Даэрон продолжает говорить. Он ничего не видит, он положил голову на стол и закрылся руками, его речь бессвязна и нелепа. Я хочу подойти к нему, обнять его, поддержать. Но руки мои не слушаются меня, и что-то не пускает меня к нему. Он не хочет, чтобы ему помогали.
  Я спускаюсь к мужу.
  Белег спешит исполнить приказ. Элу прижимает кулаки к пульсирующим вискам, какое-то время стоит там, не шевелясь. Я знаю: его сердце покидает гнев и наполняется печалью. Я подхожу к нему. Я должна быть с ним.
  - Кто бы мог подумать, что я стану тюремщиком для своей собственной дочери, - тихо, чтобы никто другой не услышал, произносит он.
  - Ты не тюремщик, и она не пленница. Ты ведь знаешь, что ничто ее не удержит.
  Он вздыхает, берет меня за руку.
  - Знаю. Я знаю, что она сбежит от меня. Но я хочу, чтобы она одумалась, хочу дать ей время. Не желаю, чтобы она мчалась, сломя голову, навстречу тому, что считает своей судьбой.
  - Она сделала свой выбор, - напоминаю я. – Еще тогда, в Тронном зале, когда смертный ушел от нас, высоко подняв голову. Помнишь ли, что промолвила она? Что отныне их пути едины, и она проследует за ним до конца.
  Владыка Белерианда молчит. Неверный свет свечей рисует длинные тени на его бледных щеках.
  
  Даэрон не искал моей помощи и моей мудрости. Я нашла его сама.
  Он стоит, устремив взгляд в небо, глубокое ясное небо, усыпанное множеством ярких звезд – невозможно красивый, далекий, надломленный.
  - Она не хочет даже взглянуть на меня, не хочет говорить со мной, - болью отзываются его слова, режут, кричат о помощи. Она нужна ему. Только она, и никто иной. - Молчит. И все, все подумают так же, как считает она. Но ведь они правы. Я - предатель.
  Тишина. Он ждал ответного слова? Но что сказать ему?
  - Зачем ты сделал это?
  Он снова смотрит в небо.
  - Посмотри на ночное небо, Владычица. Посмотри на эти звезды. Лутиэн – та же звезда, яркая, огромная, но не слепящая своим сиянием, не обжигающая глаза. Я хотел, чтобы она сверкала вечно, я не хотел, чтобы ее звезда когда-нибудь погасла.
  - Когда гаснет одна звезда, всегда зажигается новая, - говорю я.
  - Зажигается новая, - повторяет он. Он закрывает глаза, его лицо светлеет. – Значит, ничто не исчезает бесследно… И там, где обрывается один путь, начинается другой… Знаешь, что я понял, госпожа? То, что происходит с принцессой – это Судьба, против которой пойти невозможно. И не удержит ее никто из ныне живущих.
  - Судьба ведет всех нас, - мягко молвлю я. – Сейчас уже никто не в силах изменить ход событий.
  - Принцесса Лутиэн – звезда... – мечтательно продолжает он. – Ее звезда может скоро погаснуть, но ведь она возродится заново, пусть даже в другом облике… Обязательно возродится.
  Он ищет взглядом Хирилорн.
  - Ты не можешь исправить того, что было, того, что ты сделал, - говорю я. - Но попробуй объяснить ей, почему ты не мог поступить иначе. Иди к ней. Она ждет тебя, пусть даже и не признается в этом. Иди к ней и сыграй ей на флейте. В последний раз.

Он входит, посланник из Нарготронда. Гордая посадка плеч, широкий волевой шаг, короткие черные волосы – еще один Изгнанник, дерзкий в отречении, надменный в одиночестве.
- У меня письмо для леди Галадриэль от ее брата Ородрета.
Свиток, перехваченный серебряной нитью – из рук в руки. Длинные пальцы Галадриэль ломают печать.
- Какие вести ты привез нам? Что происходит в вашем королевстве? – спрашивает Тингол.
- Какие вести? И ты еще спрашиваешь, какие вести?
Слова нолдо дерзки. Вертикальная складка прорезает лоб мужа.
- Безумное твое слово повлекло за собой непоправимые утраты для нашего королевства.
Это ли? Это ли то, что я видела?
- Государя Финрода нет теперь в Нарготронде, - со сладкой злобой говорит посланец. – Берен, сын Барахира, пришел к нам, и поведал, что ты отправил его за Сильмариллом, и попросил он помощи у Фелагунда в память о той клятве, что дал наш король его отцу. И Финрод позвал под знамена свой народ, но сыновья Феанора, принцы Келегорм и Куруфин, устрашили нас… Он ушел, бросив корону на пол, и вместе с ним еще десять воинов, всего десять. Теперь власть принадлежит его брату Ородрету, но принцы Первого Дома готовы оспаривать свое право на трон.
Тронный Зал заполняется шепотами.
- Финрод? – губы Элу белеют. - Финрод пошел с Береном? О, валар…
- О чем ты думал, государь Тингол? – словно не слыша его слов, продолжает черноволосый чужеземец. – Какая Вражья Сила заставила тебя желать этот Камень?
- Финрод Фелагунд, мой родич и друг, оставил трон? Почему же всего десять воинов ушли с ним, неужели во всем Нарготронде не нашлось… - голос мужа обрывается, тонет в липкой духоте позднего вечера, теряется в тенях под потолком.
- Да, мы заплатили свою цену, - гордо встряхивает головой гонец. – Мы не отказываемся от нашей слабости и признаем свою вину.
- Почему Финрод? – шепчет Эльвэ.
Я оглядываюсь назад, на золотоволосую дочь Финарфина, и по ее глазам вижу то, что она прочла в письме, то, о чем уже было сказано.
- Но ты, Владыка? – выкрикивает нолдо. – Как ты допустил такое?
Боль пронзает любимого так остро, что я слышу ее отголоски, чувствую кончики ножей.
- Финрод, великие валар… помоги ему Эру, только на него он может надеяться в этот час… я не хотел, - стонет он.
Галадриэль быстро пишет ответ, в ее глазах сверкают звезды муки, боли и надежды. Ее брат отправился на верную смерть, и она не хочет потерять второго.
- Но почему?! – кричит вдруг Элу. – Почему из всех, из всех живущих, почему именно Финрод? Это ли было – наказание, мое наказание?!
Галадриэль утирает слезы с щек, капает воск на бумагу.
- Государь Фелагунд был благороднейшим из эльдар, которых я знал, его мудрость, свет и песни не с нами более, - снова заговорил гонец. – И единственное, о чем ты сожалеешь, король Элу, о своем наказании… Что ж, видно, рассудок и разум и вправду оставили тебя.
- А что я могу сказать на такое? Мне жаль!!! – крик отчаявшегося Эльвэ режет каменные своды Менегрота, отражается в мраморе колонн, звенит в хрустале бокалов. Я стою рядом с ним и пытаюсь передать мою любовь и тепло, я пытаюсь подобрать слова, сказать, что ничего не изменить, но мысли гаснут, мелькают в витраже того, что было, того, что есть, того, что будет.
Гонец берет письмо из рук Галадриэль, кланяется и выходит, и стук его обитых железом сапогов вскоре смолкает на лестнице. Неведомая сила, до сих пор удерживавшая Тингола, изменяет ему, он падает на колени и прячет лицо в ладонях. Его печаль обожгла мою грудь, я сажусь рядом и обнимаю его. Он мой муж. Мы должны быть вместе в дни невзгоды и радости, в дни печали и веселья, в дни тепла и холода, в дни света и мрака.
Там, за стенами, светят звезды. Эльвэ глубоко вздыхает и проклинает себя сквозь зубы. Я ищу его руку и шепчу о звездах; я знаю – каждый раз, когда я говорю о звездах, он вспоминает небо Нан-Эльмота. Я хочу напомнить ему, каким он был тогда – сильным, гордым, смелым.
Ему ни к чему знать, что скоро нас покинет еще один…

- Сбежала, - глухо повторяет Элу.
- Стража сказала, что их одно мгновение объял сон, очевидно, насланный чарами принцессы, а когда они проснулись, солнце уже стояло высоко в небе, и дом на дереве был пуст.
Лутиэн наложила заклинание сна и дремоты – одно из множества заклинаний, которым ее учила я. Рука мужа сильно сжимает подлокотник трона. Маблунг выступает вперед:
- Мой государь, нельзя медлить! Прикажите выслать погоню, принцесса не могла уйти далеко!
- Да, - Тингол вскидывает голову, и его вид поистину грозен. – Верните ее… если сможете.
В Тронном зале повисла тишина. Лицо мужа бледно и сурово, но он держится.
- Интересно, что сейчас происходит в Нарготронде, - говорит он мне тихо. Даже сейчас, в дни больших несчастий, он остается королем, и думает о благе своего народа. – Принцы Первого Дома не упустят возможности занять трон Финрода.
- Регентом назначен его брат, назначен по праву наследования, - возражаю я. – И ни Келегорм, ни Куруфин не посмеют поднять на него руку.
Король молчит. Он смотрит на своих подданных, и взгляд его серых глаз, как стрела в дерево, вонзается в каждого.
- Леди Айвиэль, - наконец говорит он.
Вперед выходит среброволосая книжница в платье из нежно-розового шелка. Ее походка нетороплива, движения размеренны, осанка безупречна – она одна из немногих, что спокойно выдерживают взгляд Тингола.
- Да, государь мой, - кланяется она.
- Твоя младшая сестра Тинвеллин и ее муж Квэллион все еще живут в Нарготронде?
- Да, государь мой.

- Государь мой. Я потерял ее. Ее следы ведут на запад, и кончаются на старой лесной дороге возле Амон Руд. Следов борьбы нет, есть только четкие отпечатки конских копыт. Единственное, что могу сказать я с уверенностью, это то, что всадников было двое. Но куда они направлялись, точно не знаю.
- Есть ли смысл преследовать ее и дальше? – шепчу я. – Ты ведь знаешь, куда именно она направляется.
- Знаю, - горько роняет Эльвэ.
- Рано или поздно она бы сбежала. Ты всего лишь отсрочил ее бегство.
- Да. Но я надеялся, что эта отсрочка будет не такой маленькой… Куда ведет дорога? – громко спрашивает он Белега.
- В Нарготронд, о мой король…
- В Нарготронд, - повторяет мой муж.
Эльвэ всегда было трудно смириться. В любых невзгодах, неожиданностях и трудностях он проявлял несгибаемую волю, силу и стойкость духа. Да не оставит его сила в сей тяжкий час, да не оставит меня моя мудрость, да не оставит смелость мою Тинувиэль – там, за пределами моей Завесы, за пределами моей защиты, за пределами моих чар.
Когда слов так много, лучше молчать. Эльвэ прячет глаза и уходит вглубь в темноту, я вижу, как дрожат его пальцы и глаза умоляют оставить его одного. Я уважаю его желание, я сажусь в другой угол. Мои девушки окружают меня. Они тоже чувствуют себя беспомощными и ищут силы и защиты; я протягиваю руки и нежно касаюсь их плеч. Когда отдаешь, становишься сильнее.

Он стоит перед нами, мрачный, бледный и страшный. Он смотрит под ноги, он не смеет поднять глаз, его рукав порван и обрызган грязью, его волосы спутаны.
- Я ухожу, Владыка.
Вот и сказано, сказано то слово, после которого уже нет возврата назад.
- Ты, наверное, уже знаешь все, Владыка… а может, и нет…
Куда делся твой сильный голос, певец, куда делась твоя ясная речь? Почему ты звучишь так хрипло, отчаянно, безумно?
- Что я должен знать?
- Мне нет здесь места, король мой… С принцессой или нет, с любовью моей или нет, но не могу я так больше… сомнения, стыд и боль разрывают меня на куски каждый день, сил нет терпеть, сил нет больше находиться в одном месте, мне хочется бежать, сломя голову, бежать подальше отсюда, презрев страх и лишения…
- Посмотри на меня, - прерывает его король. – Подними голову и посмотри на меня, Даэрон.
Он исполняет его просьбу. Два огромных агата глаз на изможденном лице.
- Я не злюсь на тебя. И ни у кого в Дориате не хватит смелости упрекать тебя в чем-то. От чего ты хочешь сбежать?
Блуждающий взгляд, руки в умоляющем жесте.
- От самого себя. Не от того, что я сделал, а от того, что я еще натворю. Отпусти меня, Владыка… мое место не здесь.
Его голос перестал звучать в песнях, за него поют его боль и отчаяние – и столько их, столько муки, что задержать его, пытаться уговорить – не могу, станет только хуже.
- Когда ты уходишь? – только и спрашивает Элу.
- Как только ты отпустишь…
Напутственное слово. Благословение. Последняя прощальная улыбка и объятие, последний взгляд на звезды. Прощай, Даэрон, самый звонкий мой соловей…

Глубокую рану нанесла Элу утрата его друга. Один за одним покидают его все, кого он любил. Менегрот всегда будет помнить своего песнопевца.
- Я не смею даже надеяться, что услышу его песни, - печально молвит король. - Но я верю, что он еще запоет…
Я закрываю глаза. Менестрель, чьи волосы черны и блестящи, как плащ за плечами, смотрит на луну, пальцы перебирают струны лютни – пока еще неуверенно, легко, но я вижу, что ему легче. Быть может, он вспоминает свои же слова: "там, где обрывается один путь, начинается другой".
Пусть звезды светят ему, пусть в их отражении он будет видеть образ той, кому он посвятил все свои песни…

Поздний вечер. Раньше Тронный Зал был освещен множеством свечей, жарко топили камин, натирали мраморный пол, все веселились, пели, танцевали, играли. Но сейчас не до веселья. Света мало, окна закрыты, разговоры тихи и печальны.
Тингол стоит на коленях в плохо освещенном углу, смотрит на гобелен, его поза странно напряжена. Тени вокруг колеблются, складываются во что-то непонятное, словно… Видение ослепило меня на мгновение: белые корабли, похожие на лебедей, розовое от света факелов и пожара море, близкий берег, усыпанный жемчугом… Откуда это?
- Госпожа! – шепчет мне Лантар, протягивает руку. – Ты сама не своя, госпожа. Только что ты вздрогнула, сказала что-то и застыла… Ты что-нибудь видела?
- Я… Мне показалось… Нет, девочка моя, все в порядке. Садись рядом со мной.
Все длиннее тени, все ниже к земле клонятся головы – все устали и измучены ожиданием и неизвестностью. Я смотрю на Эльвэ. Он что-то бормочет, мотает головой, серебристые пряди его волос рассыпаются по плечам.
Над моей головой, на искусственной кроне бука, соловей чирикает во сне – чирикает и замолкает. Они не поют больше с того дня, как пришел к нам человек… Я прислушиваюсь к шорохам, гулу, гудению. Я прислушиваюсь к шагам, звонам, стукам. Я прислушиваюсь к тоске, печали, сожалению. Поздний вечер. Менегрот объял сон, схожий со слабостью смирения.
- ТЫ ЛЖЕШЬ!!!
От этого крика, внезапно, без предупреждения расколовшего податливую сонливость, вздрагивают все. Это кричал Эльвэ, но голос его так изменился, что я едва узнаю его. Мой муж вскакивает на ноги. Мой муж идет в самый центр Тронного Зала, показывая пальцем на кого-то невидимого. Мой муж страшно изменился в лице. Я пугаюсь за него. Я иду к нему. Вдруг онемение в сердце…
Черные каменные стены, отблески факелов, страшные руки, железный венец, а в шкатулке что-то яркое, настолько яркое, что слепит глаза. Снова руки, рычание, рот…
Опять видение. Эльвэ снова кричит, но страшный шум в ушах доносит лишь отголоски; дыхание перехватывает, в висках стучит, колени слабеют – я чувствую, что кто-то, чья-то злая воля пытается сломить меня. Теперь я уже уверена, что здесь кто-то есть.
- Владычица! – слышу я слабые голоса. – Что происходит?
Я призываю на помощь мое чародейство, мое волшебство, я сбрасываю чью-то невидимую колдовскую руку, я снова прислушиваюсь.
- Стойте все, не двигайтесь, - говорю я.
Элу смотрит на меня. Его лоб покрывает испарина, но глаза так же ясны и мудры; что бы это ни было, оно напрасно тратило усилия. Я прислушиваюсь. Я присматриваюсь. Я разгоняю сумрак.
Горящая свеча сама по себе поднимается над столом, тени становятся гуще в том месте, где она светит.
Я слышу, как за моей спиной от страха сдавленно вскрикивает Лантар.
Тени густеют, делаются резче, принимают форму.
Вот кто к нам явился.
Черные прямые волосы, длинный нос, точеные аристократичные черты, роскошная одежда – его можно было бы назвать красивым, если бы не надменно-жестокое выражение лица.
- Теперь ты видишь меня, Владычица?
Голос хриплый, резкий, сорванный.
- Да.
- Помнишь ли ты меня?
- Я вижу тебя впервые. Зачем явился ты к нам?
Я подхожу к Тинголу, становлюсь рядом, я тоже беру свечу в руку.
- Что же ты не сказала своему мужу, Владычица, - нервное движение головой, бешено вращающиеся зрачки, словно у сумасшедшего смертного, - что же ты не сказала о том, что теперь на Дориат падет рок, рок, вызванный мной, создателем этих Камней? Когда ты пожелал их, король, мои Камни воззвали ко мне. И я не виню тебя – когда-то я пошел наперекор самим Стихиям, чтобы оставить их у себя…
- Ты лжешь! – снова кричит Элу.
Феанор? Это – Феанор? Нет, невозможно! Тенью или во плоти, но невозможно выбраться оттуда, где томится сейчас его дух.
Еще одна свеча ложится в его открытую ладонь.
- Вот так лучше. Пусть меня видят все.
Вздох изумления прошелся по Залу.
- Ты хорошо устроился, король Тингол, - продолжает Тень. – Но Завеса не смогла уберечь тебя от твоей же собственной глупости. И как теперь, королева? – он смотрит на меня. – Как ты теперь его защитишь? Сумеешь ли уберечь? Ведь ты видишь, что ждет тебя, что ждет всех вас! Что ты так смотришь? Да, я тоже умею читать в сердцах.
- Кто ты? – спрашиваю я.
- Я сказал тебе. Я – Создатель Сильмариллов.
- Я не верю, - произносит Тингол. – Твои слова – ложь, от первого до последнего слова.
- Ты хочешь проверить? – Тень склоняется в насмешливом поклоне, задорно смотрит в глаза. – Хочешь коснуться меня, чтобы увериться, что я не колдун, не сонный морок, что я действительно не имею тела, но все же – стою перед вами?
- Да, хочу.
Рука короля всего лишь колеблет воздух, проходит насквозь призрачную грудь в черных с красным шелках.
Тень, усмехаясь, смотрит на золотоволосую Галадриэль.
- Узнаешь ли ты меня, Артанис? Не верю я, что ты забыла мое лицо, лицо Куруфинвэ Феанаро! Так скажи же, скажи им всем, кто я!
- Ты похож на него, - звонок ее голос, спокоен и нетороплив, - но разве можно судить о содержании сосуда по его форме? Тот же облик мог надеть и Враг. Я не верю тебе. Уходи.
- Правда ль, неправда… - бормочет Элу, - мне все равно. Не хочу я больше выслушивать твои речи. Уходи.
И тогда, как в дни юности мира, я ощущаю огромное свое могущество, воздух, огонь, земля, камень – все отдают мне свою силу; так пусть же уйдет темнота!
Я встаю впереди мужа, в отталкивающем движении складываю ладони вместе.
- Я не знаю, кто ты и откуда пришел к нам, я не знаю, правду говоришь ты или ложь, но знаю одно: добра не несешь ты. - Мои ладони теплеют, я ощущаю легкое сопротивление воздуха, а Тень колеблется, чувствуя нарастающую мою магию. Кто бы он ни был, но я сильнее его, и он чувствует это. – Уходи же!
Красивое прежде лицо превращается в гримасу.
- Хорошо же! Уйду. Но запомни мои слова, король Тингол, и припомни их в тот час, когда сбудется все то, что я предсказывал!
Тень исчезает. Падают на пол свечки.
Элу вытирает пот со лба, пытается собраться с мыслями.
- Он очень похож на него, - шепчет Галадриэль. – Такая же жестокость и безумие в речах… Но кто это?
Тингол не выдерживает, зажмуривает глаза, зажимает руками уши - Тень говорила с ним долго, измотала его, посеяла зерна сомнения в его сердце.
- Неужели это он?.. Он рассказывал мне, как они убивали народ Ольвэ… Неужели я стал не лучше, чем…
Я кладу руку ему на плечо.
- Не верь ему, - говорю я. – Неважно, правду он говорил или ложь, забудь его слова.
- Неужели я и вправду… Вправду пожелал Сильмарилл, хотел заполучить этот свет только для себя? Неужели я и вправду проклят?! – он спрашивает, он молит меня взглядом, но я храню молчание. Я тоже хочу получить ответ, и я пытаюсь прочесть в темных глазах мужа то, что было, то, что есть, то, что еще будет. Напрасно. Нельзя узнать у другого то, что неизвестно даже ему…
- О, валар, - полурыдание-полустон вырывается из груди Эльвэ, он, шатаясь, уходит к окну, и слезы накатываются мне на глаза. Сколько же еще испытаний предстоит преодолеть нам?
Сзади стоят эльфы. Они не смеют задать мне вопрос, но я слышу их мысли… Как ты допустила такое, Владычица? Ты обещала хранить нас, твоя Завеса должна оберегать, но как же тогда Зло проникло сюда, в Менегрот, в самое сердце Белерианда? И как ты, всемогущая, не знаешь, что ждет твоих близких?..
Я закрываю глаза и пытаюсь узнать, где находится Лутиэн. Она далеко, не вижу места, но жива, я слышу сильное биение ее сердца. Беру свечу – воск проливается мне на руку, фитиль шипит и гаснет. Так же и моя магия – раньше она светила всем, а теперь только обжигает мои пальцы. Неужели я бессильна?.. Неужели мои чары покидают меня, как же я взгляну на любимого, на весь мой народ? Неужели истончается Завеса, неужели ослабевает защита?
…Нет, не верю. Я касаюсь фитиля. Подушечки пальцев чуть жжет, но это приятное жжение. Огонь разгорается снова. Я поворачиваюсь и иду к мужу. Я нужна ему. Я нужна им всем.

- Принесла ли ты мне вести, Айвиэль?
- Да, государь мой, - кланяется она. – И воистину удивлена тем, что узнала я.
- Не мешкай, говори как есть.
- Прибыв в Нарготронд, стала я первым делом искать встречи с лордом Ородретом, как ты и приказывал мне. И встреча эта состоялась, но странным образом: меня провели в дальние покои, провели тайно, вечером, хоронясь и опасаясь. Говорил регент приглушенно и замолкал от каждого шороха. Он боится, Владыка…
Галадриэль громко вздыхает от изумления, остальные молчат, пораженные тем, что услышали.
- Власть в королевстве принадлежит сыновьям Феанора, - низкий голос Айвиэль звучит гневом, - воистину, мудрость и смелость оставили этот народ, когда ушел король Фелагунд, они объяты страхом и сомнениями, и берегут свои границы пуще прежнего. Но не все: муж моей сестры, Квэллион, был одним из тех десятерых, что ушли с лордом Финродом… в великой печали моя сестра, не узнает никого вокруг, с трудом признала даже меня.
Я вспоминаю золотые, как пламя Анор, волосы Финрода, его песни, тихую речь. Сколько же силы было в нем, сколько мудрости… Он пошел туда, откуда не возвращаются… Увижу ли я его снова?
- Но это еще не все, Владыка, - продолжает Айвиэль. – Когда я уже собралась было в обратный путь, приехали принцы Келегорм и Куруфин; они охотились где-то на границах. Говорят, что приехали они не одни, а привезли с собой кого-то еще, кого сразу же заключили под стражу. Кто это был – мне выяснить не удалось, но пленник, вне всякого сомнения, был не простым.
В руках, как вспыхнувшая надежда, растаял осколок льда, свет померк и тут же засиял. Возможно ли?..
- Возможно ли, - глухо произносит Элу, - возможно ли, что это…
Айвиэль опустила глаза.

Голубь, почтовый голубь от границ моего королевства. Я разворачиваю свернутую бумагу.
"Король Элу Тингол, королева Мелиан. Настоящим извещаю вас, что к вам движется мой сын Келебримбор. Пропустите его в Потаенное Королевство, ибо он передаст важные вести."
Сердце бьется сильнее, и предчувствие еще одной беды поселяется внутри.

Келебримбор переминается с ноги на ногу, часто поправляет нарукавник, отводит взгляд.
- Прибыл я с письмом от брата моего отца, - говорит он.
Мой Эльвэ какое-то время смотрит на запечатанный конверт, словно боится притронуться к тому, что когда-то держал в руках сын создателя Сильмариллов.
- Не передашь ли ты на словах то, что должен прочесть я? – голос мужа похож на шум переполненного дождем лесного ручья, что вот-вот прорвет запруду; он глух и темен, но страшная сила скрывается в нем. Я вновь опасаюсь за него.
- В письме есть все.
Резкими движениями Элу ломает печать феанорингов. Повисает тишина. Я стараюсь унять рвущееся наружу сердце. Прочитав послание, он отдает письмо мне и впивается взглядом в Келебримбора.
- Все это правда? – спрашивает он, и его лицо темнеет. – Все, написанное в этом послании – истина, от первого до последнего слова?!
Я пытаюсь прочесть, но строчки пляшут у меня перед глазами, я замечаю только отдельные слова: "скорая свадьба", "недавно, но вовеки", "под защитой", "рассчитываю на благоразумие". И подпись – Туркафинвэ Тъелкормо. После того, как король Тингол наложил запрет в своей стране на звучание языка тех, кто убивал его родичей, ни один принц нолдор не осмеливался даже подписываться своим полным именем. Но, кажется, принц Келегорм нарушил не только этот запрет. Я боюсь за мою дочь. Я не верю, что…
Элу наклоняется ко мне, вырывает бумагу из рук, читает письмо всем, его руки дрожат, но он сдерживается. Шепот недоверия распространяется по Тронному Залу, я чувствую, как страхи и опасения насыщают воздух колеблющимися тенями.
- Но если это правда… Почему она сама не написала мне?
Келебримбор краснеет.
- Принцесса… она… не в себе, - выдавливает он неуверенно.
Элу уже понимает, что произошло, но не хочет верить... Сила сейчас не на его стороне.
- Так что прикажешь передать в ответ, Владыка?
- В ответ? – переспрашивает он. Смотрит еще раз на письмо, желая удостовериться, что зрение не подвело его, и там действительно написано что написано. – Вам нужен еще и ответ? Что ж. Передай моей дочери, что я рад, что она жива и… счастлива. Передай ей, что мы все ждем ее, с избранником или без, ждем ее дома.
Келебримбор уходит.
- Еще один посланец бед и несчастий, - говорит Тингол.
Галадриэль, золотоволосая дочь Финарфина, в отчаянии закрывает лицо руками.
- Великие валар, я знаю, это великий грех, - шепчет она, и в мертвой тишине Тронного Зала ее слышат все, - но иногда я желаю, чтобы ни Феанор, ни его род не были моими родичами.
Лантар плачет.
- В такие моменты воистину желаешь войны, - рука Маблунга ложится на рукоять меча.
- Никто не будет воевать, - гневно прерывает его Эльвэ. – По крайней мере теперь мы знаем, что Лутиэн жива и находится в относительной безопасности. А с сыновьями Феанора должен говорить лорд Ородрет, ибо это его право и его обязанность…
- Должен, но будет ли? – подает голос Айвиэль. – Я уже говорила тебе, государь: лорд Ородрет боится.
Эльвэ откидывается назад, на спинку трона, устремляет взгляд вверх.
- Маблунг, - говорит он, - как ты считаешь, кто способен оказать влияние на принца Келегорма?
- Сложный вопрос, король мой… Быть может, государь Фингон? Или король Тургон?
- Тургон не станет вмешиваться, даже если бы и хотел, - отвечаю я. – Уже давно царствует он в закрытой от чужих глаз долине, и не будет выходить из белых стен своего города.
- Права ты, как всегда, моя мудрая супруга, - произносит Тингол. – Какой же совет дашь ты?
- Не в качестве совета, но в качестве указания назову я имя Маэдроса, старшего из сыновей Феанора. Если кто и способен укротить буйный нрав Келегорма и Куруфина, так только он.
- Химринг… - еле слышно шепчет Эльвэ. Он обнимает меня и благодарит взглядом.