Эйлиан

Утреннее солнце сияло, словно умытое дождем. После ночной грозы трава была необыкновенно сочно-зеленой, солнечные лучи играли в капельках росы. Пахло травами, солнцем, росою и нагретой землей.

По дороге, которая вела из Ост-ин-Эдиль в Виньялондэ, навстречу Армандилю шла женщина в истрепанной одежде. Что-то в облике этой бродяжки показалось Камнеделу странным, и он поспешил ей навстречу.

Вообще-то Армандиль плохо понимал бродяг и скитальцев. В Эндорэ было много места для жизни и достаточно гостеприимных поселений, где каждый мог обрести себе кров и покой. Вдоль побережья протянулась цепь небольших деревень и хуторов, такие же хуторки были разбросаны по лесам Эриадора - там жили рыбаки и охотники. Серебристая Гавань и Виньялондэ радушно принимали у себя мастеров и работников, ученых и певцов. Вольные охотники-Авари бродили по своим любимым лесам. Но все равно существовали такие вот перекати-поле, которым не сиделось на месте. В глубине души Армандиль считал их бездельниками, не способными - или не желавшими, что то же самое - брать на себя каждодневный труд и ответственность за него. В глазах Камнедела это было достойно презрения и жалости.

Приблизившись к бродяжке, Армандиль понял, почему она показалась ему странной. Все встреченные им доселе скитальцы были людьми или эльфами-Авари, двое-трое - из Синдар. Но эта женщина была из Нолдор, к тому же по ее глазам было ясно, что она пришла из-за Моря!

Недоумевая, что могло довести Калаквэнде до такого состояния, Армандиль подошел к ней и поклонился:

- Мой тебе привет, леди.

- И ты прими мой привет, мастер, - отвечала женщина. У нее были светлые запыленные волосы и ясные серые глаза с голубизной. Еще и кровь Ваньар в ней? Единый, да что же с ней случилось?

Но усталой и голодной она не выглядела. Она смотрела как будто сквозь Армандиля, как будто одновременно с ним видела что-то еще. В ее глазах играло безразличие. Камнеделу стало неуютно.

- Я Армандиль, из Камнеделов Эрегиона, - представился мастер. - Могу ли я что-нибудь сделать для тебя?

- Благодарю тебя, - ответила женщина. - Скажи, далеко ли до гор?

- Если поторопишься, то к вечеру ты дойдешь до Ост-ин-Эдиль, - ответил Армандиль. - Там ты сможешь переночевать. Оттуда до гор совсем близко, рукой подать. Но скажи мне, чего ты ищешь в горах?

Безразличие в глазах бродяжки истаяло, и голубизна пропала. Из серой глубины на Армандиля глянула безнадежность.

- Ничего.

- Постой… - Армандиль уже понял, что здесь что-то очень сильно не так, и необходимо хотя бы разобраться. - По крайней мере, скажи мне свое имя.

Женщина улыбнулась, хотя улыбка не отразилась в глазах:

- Прости мою неучтивость. Я Эйлиан, дочь Эльдира.

- Эйлиан. (*1) - Имя говорило о цветах, летнем дне и послегрозовой свежести. И совершенно не вязалось с изношенной одеждой и тяжелым взглядом той, что его носила. Скорее уж с летним утром, которое сияло вокруг них, и с радугой, вдруг вспыхнувшей в небесах.

- Пойдем со мной, Эйлиан. Я приведу тебя в Ост-ин-Эдиль.

Они вошли в Купольный Зал - сердце Бар-эр-Мирдайн. Кэлебримбор, сортировавший при свете нолдорского кристалла какие-то самоцветы, обернулся к ним:

- Здравствуй, Ар…

И вдруг замолчал, глядя на спутницу Армандиля. Молчала и она, замерев, словно статуя.

- Эйлиан?.. - изумленно произнес предводитель Гвайт-и-Мирдайн через несколько мгновений.

- Кэле! - выдохнула Эйлиан.

И они бросились в объятия друг друга.

Нет, так не обнимаются влюбленные, сказал себе Армандиль, глядя на то, как Эйлиан плачет у Кэлебримбора на плече. Так не обнимаются родичи, потому что объятия эти слишком невеселы. Так не обнимаются и друзья. Так обнимаются лишь те, у кого было общее прошлое, ушедшее навсегда.

Кэлебримбор бережно держал женщину за плечи, гладил ее, успокаивая, по растрепанным пыльным волосам. Наконец она подняла голову, и в ее заплаканных глазах Армандиль вдруг увидел ту самую радугу, что звучала в ее имени.

Кэлебримбор чуть отстранил Эйлиан от себя и посмотрел ей в лицо:

- Где же ты была все эти годы?

- Нигде, Кэлебримбор. Ты понимаешь, для меня теперь любое место - нигде.

Предводитель Гвайт-и-Мирдайн чуть пожал плечами и сказал:

- А Ост-ин-Эдиль для тебя тоже «нигде»?

Эйлиан улыбнулась, и радуга, горевшая в ее глазах, осветила ее лицо торжествующим светом прошлого:

- Похоже, что нет.

- Я рад это слышать, - улыбнулся Келебримбор в ответ. - И буду рад, если ты останешься здесь.

- Посмотрим… - протянула женщина, но Кэлебримбор покачал головой:

- Оставайся с нами, Эйлиан Инглориэль. У нас ведь с тобою общая память.

Память…

Нарготрондцы мечутся по коридорам, словно тени. Время от времени откуда-то появляется растерянный Ородрет, пытается что-то сказать, отдать какие-то распоряжения, но его не слушают.

Кэлегорм и Куруфин несколько дней тому назад уехали на охоту. Самодовольные, властные, уверенные, что Нарготронд уже пал к их ногам, словно спелое яблоко. Эйлиан могла бы им возразить, но феанорингов ее мнение не интересовало.

Только вчера она разговаривала в библиотеке с Ородретом. Наместник выглядел усталым и растерянным. Его глаза потускнели и ввалились, пальцы, державшие перо, слегка дрожали. Она говорила ему, что нельзя терять надежду, что отряд скоро вернется, что Эльвор, Эдрахиль и остальные спутники Финрода не дадут королю пропасть. Ородрет кивал головой и соглашался, повторяя за нею ее слова - его голос пусто и гулко звучал в свечном полумраке библиотеки.

Волосы как вороново крыло, резкие черты лица. Эйлиан немного не по себе: в этом лице живет лицо Феанаро. Говорят, что внуки иногда гораздо больше похожи на дедов, чем дети - на отцов. Кэлебримбор, кажется, оправдывает это мнение: хотя его отец Куруфин и носит имя своего отца, они всего лишь похожи - а Кэлебримбор и лицом, и волосами, и манерами, и склонностями к мастерству кажется копией деда. Только его серые глаза гораздо мягче, их свет не слепит.

- Я не могу осуждать своего отца, - негромко говорит Кэлебримбор.

- Твоего отца ведет Клятва, - так же негромко отвечает Эйлиан.

- Да. И эта Клятва священна для каждого из давших ее.

- Но ты, лорд Кэлебримбор, ты-то ведь Клятвы не давал!

- Верно, - соглашается Кэлебримбор. Отблески огня из камина мягко падают на его руки, сложенные на коленях. - Я давал иную клятву - следовать за своим отцом, как его вассал.

Эйлиан вздыхает. В Зале Менестрелей нынче нет никого, кроме них, и тишина следует по пятам за двумя голосами, звучащими в пустоте.

- Скажи мне, лорд Кэлебримбор: если бы твой отец во имя Клятвы Феанора приказал тебе обречь кого-либо на смерть - ты бы его послушался?

Кэлебримбор глядит в огонь, берет каминные щипцы и молча шевелит угли. Потом негромко говорит:

- Не знаю.

- Мы найдем для тебя дом, - сказал предводитель Гвайт-и-Мирдайн.

- Я рад буду пригласить леди Эйлиан воспользоваться моим гостеприимством! - неожиданно для себя выпалил Армандиль. - Если она пожелает, - добавил он, смутившись.

Женщина из прошлого посмотрела на молодого Камнедела. Он был ей незнаком, должно быть, родился в Аглоне или Химринге в конце прошлой Эпохи. Ну что ж, почему бы и нет, подумала она и кивнула. Ради тени прошлого я согласна снова увидеть тот сон, от которого я убегаю уже много лет.

- Решено, - подвел итог Келебримбор. - И я буду рад поговорить с тобою, когда ты немного отдохнешь с дороги. Ступай с Армандилем, Эйлиан. Завтра в это же время приходи в Зал Ключей, тебе покажут, где это. Я буду тебя ждать.

И снова, как и прежде, пришел к ней этот сон.

Шум голосов, шаги множества ног за дверями.

Эйлиан открывает глаза. «Ты спишь и просыпаешься во сне, - слышит она свой собственный голос. - Опять, в который раз, просыпаешься одним и тем же утром. Ты это знаешь. Можешь никуда не ходить, это ничего не изменит.»

Но она все равно встает, набрасывает платье, торопливо убирает волосы и выходит из своих покоев.

Из коридоров, с пандусов, из распахивающихся дверей - отовсюду нарготрондцы спешат к воротам. Оттуда слышатся крики, всхлипывания, объятия, приветствия. Все торопятся отыскать в грязной, измученной толпе своих родных, поскорее увести их домой и окружить их израненные тела и души исцеляющим теплом, заботой и любовью.

Еще не выйдя из ворот, Эйлиан пытается разглядеть тех, по кому тревожилась: Финрода и Эльвора. Но в толпе не видно ни золотых волос короля, ни черных - ее брата.

А выходя, у самых ворот она видит Ородрета. Он неподвижно стоит, сцепив руки. У него замерзшее лицо.

- Финрод не… - шепчет она.

- Они все мертвы, - глухо шепчет брат короля. - Весь отряд. И твой брат, и мой. Все, кроме человека.

Небо рушится на Эйлиан, и она убегает в глубину Нарготронда.

Женщина проснулась, по привычке вцепившись зубами в подушку, чтобы стоном не разбудить хозяина дома. Так происходит уже много столетий - стоит ей заночевать под крышей, и ночью к ней снова приходит это утро. Плата за попытку обрести дом? Или неосознанный отказ еще раз принимать надежду?

Сколько раз уже так было. Она устала терять пристанища. Дориат, Арверниэн - все было разорено. Все обернется прахом. Чем Линдон или Виньялондэ лучше тех погибших поселений? Лучше жить в собственной памяти. И, ночуя под звездами, во сне снова обретать единственный на свете дом, смех давно погибшего брата и теплую мудрость, сияющую в глазах любимого короля.

Но Кэлебримбор прав. Ради него одного из всех живущих согласна она остаться в в городе - хотя бы на день-два, хотя бы ради одной беседы с ним. Ибо он сумел сделать тот - единственный - шаг…

- Вы стоите перед королем Нарготронда! - с каждым словом голос Ородрета крепнет. Горе придает ему сил. - Вы покинете чертоги Нарога невредимыми. Но отныне никто из Дома Феанора не войдет в эти чертоги. Не будет дружбы между Домом Финарфина и Домом Феанора!

- Пусть так! - кричит Кэлегорм. Куруфин что-то негромко ему говорит, и братья идут к двери.

Кэлегорм высокомерно выходит из тронного зала. Куруфин останавливается у дверей, обводит глазами собравшуюся толпу и встречается взглядом со своим сыном, стоящим в тени позади малахитовой колонны. Кэлебримбор твердо выдерживает взгляд отца и медленно качает головой. Куруфин еще какое-то время стоит, продолжая немой поединок воль, потом встряхивает головой и выходит.

Все глаза обращаются к Кэлебримбору. Сын Куруфина выходит вперед и встает перед Ородретом, стоящим у трона.

Вот они стоят друг напротив друга на расстоянии вытянутой руки - кровные родичи, которых разделила кровная вражда. Мягкие черты Ородрета под золотым потоком - и точеное лицо Кэлебримбора в обрамлении темных волос. Брат убитого ждет, что скажет ему сын убийцы.

- Лорд Ородрет, - медленно говорит Кэлебримбор, и слова падают тяжело, как капли расплавленного свинца, - я, Кэлебримбор сын Куруфина из Дома Феанора, отрекаюсь ныне от злых деяний отца моего. Тебя признаю я королем Нарготронда и прошу дать мне позволение жить в твоем королевстве, покуда правит в нем Дом Финарфина.

- Лорд Кэлебримбор!.. - тихо ахает Эйлиан, стоящая недалеко от трона по левую сторону от Ородрета. Горький восторг охватывает ее.

Ородрету хочется улыбнуться - в первый раз после ухода Финрода. Но из уважения к Кэлебримбору он сдерживает улыбку:

- Я даю тебе это позволение, Кэлебримбор сын Куруфина из Дома Феанора.

Да, Кэлебримбор, думает Эйлиан, ради тебя я останусь в Ост-ин-Эдиль. Хотя бы на день-два.

Солнце разбудило Армандиля, направив яркий луч ему прямо в глаз.

Камнедел открыл глаза с ощущением чего-то необычного. Ну да - эта странница, Эйлиан.

Вчера они вдвоем поужинали холодной говядиной, запивая ее холодной водой. Потом Эйлиан согрела ведро воды и долго еще звенела им в купальне, когда Армандиль уже ушел к себе.

Когда Гвайт-и-Мирдайн строили свой город, Армандиль построил себе большой, просторный дом. Он давно уже мечтал о женитьбе - с самой юности. Но в пограничном Химринге ему было не до женитьбы. А теперь он обрел покой, надежное пристанище и мирную жизнь, и надеялся привести в свой дом супругу. Но та, с кем он хотел бы разделить свой дом, ему еще не встретилась. Армандиль не унывал, но иногда по вечерам дом угнетал его своей просторной пустотой.

Отчасти и поэтому он позвал Эйлиан к себе погостить. По крайней мере, пустое крыло дома обретет хотя бы временного жильца…

Он поднялся, оделся и вышел во двор умыться. Умывшись, он повернулся к дому и увидел, что Эйлиан стоит в дверях. В первую секунду он ее не узнал.

Ее волосы играли медвяным золотом, а отмытая от дорожной пыли кожа мерцала нездешней белизной. На ней было невесть откуда взявшееся голубое платье, простое, но изящное. В глазах опять стояла серая пустота, но Армандиль помнил, как накануне в них играла радуга.

- Доброго утра тебе, Армандиль, - махнула она рукой.

- И тебе доброго утра, леди Эйлиан.

Она улыбнулась:

- Я не «леди», Армандиль, и если и была когда-то ею, те времена давно прошли. Прошу тебя, называй меня просто по имени.

- Расскажи, где ты была, как ты жила все эти годы? - спрашивает Кэлебримбор, вертя в руках бокал с рубиновым вином. Запах вина кружит голову, и хочется все забыть и уткнуться Келебримбору в плечо. Как же хорошо встретить кого-то, кто понимает, кто ты, что ты, откуда ты и почему ты такова, какова есть…

- Бродила по дорогам. - Эйлиан отпивает глоток из своего бокала. - В основном на западе Эриадора.

- Но почему ты не осталась в Серебристой Гавани?

- А что бы я там делала, Кэлебримбор? Бродила бы вдоль линии побережья, которая не должна существовать? Смотрела бы на воду и грезила о суше, которая была на этом месте? Плавала бы на кораблях с моряками Кирдана, пытаясь сквозь толщу воды увидеть Нарготронд? Нет, Кэлебримбор, - качает она головой. - Я слишком хорошо все помню.

- Знаешь, - Кэлебримбор накрывает ее ладонь своей, - я тебя понимаю.

- Понимаешь?.. - ее глаза подернуты вином и тоскливой надеждой.

Кэлебримбор сжимает ее руку:

- Понимаю. Мне тоже было в Линдоне душно и тоскливо, я тоже стремился уйти оттуда и обрести что-то свое. Как видишь, теперь я здесь.

Эйлиан кивает, улыбаясь.

- Но я не понимаю другого, - продолжает Кэлебримбор. - Ведь и Эрейнион, и я, и Кирдан, и многие другие - мы все помним Белерианд. И память у всех нас рождает тоску. Но тем не менее мы сумели найти себе новый дом и новое дело. Почему же ты не смогла обрести себя в новом мире?

Эйлиан качает головой:

- А где я могу обрести новый дом и новое дело - я, по ошибке оставшийся в живых летописец больше не существующего города?

Кэлебримбор некоторое время молчит и пьет вино маленькими глотками. Эйлиан в несколько крупных глотков осушает бокал, рука ее дрожит.

Потом Кэлебримбор говорит:

- А почему ты не осталась с Артанис? Она, по крайней мере, из арфингов.

- Вот поэтому я с ней и не осталась! - резко отвечает Эйлиан, со стуком ставя пустой бокал на стол. Кэлебримбор подливает ей еще вина. - И потом знаешь, Кэле, Артанис-то ведь тоже не слишком понимает, где теперь ее дом. Не в Гавани, это наверняка. По-моему, ее тоже Море за душу берет.

Кэлебримбор кивает и задумчиво смотрит на стену, увешанную затейливо выкованным оружием. Эйлиан следит за его взглядом и видит в Чарах то же, что и он: золотоволосую красавицу в сверкающих украшениях, младшую сестру Финрода, гордую и своенравную Артанис Галадриэль.

- Ей сейчас нелегко, - замечает Кэлебримбор. - Она привыкла быть младшей. А теперь она оказалась одной из самых старших… да еще после того, как потеряла всех своих братьев.

- Ты ее все еще любишь?.. - спрашивает Эйлиан.

Была глубокая ночь, все уже разошлись по своим комнатам, и вернувшиеся тол-сирионские пленники начинали набираться сил в целительном сне. Эйлиан до глубокой ночи просидела в библиотеке, пытаясь заняться хоть каким-нибудь делом. Но она уже оплакала погибших, слез больше не было, а горе по-прежнему билось в душе, не находя выхода. В конце концов, осознав, что она уже совсем без сил, Эйлиан отправилась к себе.

Стояла полная тишина. Когда душа напряжена до предела, невольно начинаешь слушать тишину и различать малейшие звуки. Завернув за угол, Эйлиан вдруг услышала приглушенные мужские рыдания.

В глухом углу лицом к стене стоял Кэлебримбор, закрыв лицо руками. Плечи его тряслись.

Эйлиан бросилась к нему, обняла его:

- Кэле! Что случилось? Кэле!

Кэлебримбор даже не стал пытаться сопротивляться - только повернулся и спрятал лицо у нее на плече. Похоже, ему было все равно, кто это - и чем менее знакомый, тем лучше. И даже на уменьшительное обращение он не обратил внимания. Он поднял лицо и вдруг совершенно неожиданно выпалил:

- Мой отец убил Финрода, а я люблю его сестру!

- Да, я все еще люблю ее, - сказал Кэлебримбор женщине, которая когда-то случайно оказалась поверенной его тайной любви. Потом Эйлиан никогда не давала Кэлебримбору повода сожалеть о своей откровенности - она просто до нынешнего дня никогда ни с кем об этом не говорила. В том числе с ним самим.

- Тогда ты меня поймешь, - сказала Эйлиан. - У Эльда одна любовь на всю жизнь. Финрод так и не женился, хотя желающих вокруг него всегда было - хоть ложкой черпай, потому что он не мог разлюбить свою Амариэ. Ты по-прежнему любишь Артанис. А моя любовь - Нарготронд.

Здесь камень плачет о былом сиянье,
Здесь воды молча продолжают путь.
И время, оказавшись расстояньем,
Меня долой стремится отшвырнуть.

Я тенью по развалинам и скалам
Пришла туда, где раньше знала свет.
Здесь был мой дом. Я здесь не горевала.
Здесь был мой дом. И дома больше нет.

Вода плеснется на руки, как прежде,
Стыдливо отливая серебром…
Но нет уже ни страха, ни надежды.
Здесь был мой дом. Когда-то здесь был дом.

А ныне - только шепчущие тени,
Обломки камня у разбитых Врат.
Недвижной грудой где-то в подземелье
Ненужные сокровища лежат.

А я шепчу бессмысленное рондо,
Твержу беззвучно, таю в пустоте:
«Отдать бы все богатства Нарготронда
За золотые блики на воде!»

- Перестань! Эйлиан, перестань! - Крик Кэлебримбора разбил ее Чары. Эйлиан замолчала и растерянно заморгала, уставившись на предводителя Гвайт-и-Мирдайн. Кэлебримбор прижал женщину к себе и принялся яростно укачивать ее. - Нельзя так жить, Эйлиан! Нельзя! Нельзя жить только воспоминаниями и бесконечной тоской! Нельзя изводить себя несуществующей виной и постоянно бредить несбывшейся любовью! Нельзя жить в грезах о потерянном прошлом! Нельзя, ты слышишь меня?!

- Извини меня, Кэле, - пробормотала Эйлиан. Язык плохо слушался ее, она явно перебрала. - Извини. Я, наверно, наговорила не того…

- Да не в том дело! - Кэлебримбор сам был немного пьян, его черные волосы растрепались, лицо пылало. - Мы сделаем так, что ты обретешь дом. Ост-ин-Эдиль станет твоим домом. Я обещаю тебе это. Ты увидишь мир вокруг, увидишь настоящее, увидишь, что жизнь продолжается, несмотря ни на что! Ты сможешь жить здесь и сейчас, а не в грезах о прошлом! Я, Кэлебримбор из Дома Феанора, обещаю тебе это! - Он встряхнул женщину, обвисавшую у него в руках. - Ты мне веришь?

- Да… верю, - еле слышно ответила Эйлиан. - Не тряси меня, Кэле. Я просто пьяна…

Глубокой ночью Армандиль услышал стук в дверь.

- Эйлиан, это ты? - спросил он, подойдя к двери.

- Это я, - услышал он голос Кэлебримбора. Удивленный Армандиль открыл дверь.

Кэлебримбор стоял на пороге, держа Эйлиан на руках.

- Что с ней случилось? - ахнул Армандиль.

- Не тревожься, она просто слишком много выпила. Мы говорили о прошлом… Прошу тебя, позаботься о ней.

- Конечно, - ответил Армандиль, забирая женщину у Кэлебримбора. - Не беспокойся, предводитель.

- Вот еще что… - добавил Кэлебримбор. - Она слишком глубоко в прошлом. Я бы хотел, чтобы она смогла увидеть настоящее, и если бы тебе удалось ей в этом помочь, я был бы тебе очень благодарен.

- Да, я заметил, что она как будто не видит меня, когда со мной разговаривает, - сказал Армандиль. - Она как будто только телом здесь, а мыслями - в воспоминаниях.

- Так оно и есть, - подтвердил Кэлебримбор.

С тех пор, как Эйлиан поселилась у Армандиля, дом молодого Камнедела начал приобретать несомненный отпечаток женского присутствия. Сначала Эйлиан с трудом вспоминала, как заниматься домоводством, хлеб у нее подгорал, а одежда отстирывалась плохо. Она мало ела и удивленно смотрела на запеченные фрукты и жареную свинину, которые любил готовить Армандиль. Но постепенно она вытерла всю пыль в пустовавших комнатах, завела вьющиеся цветы на окнах и сшила Армандилю две рубашки и плащ - просто потому, что разыскала у него подходящую ткань.

Армандиль не знал, как и о чем говорить со своей необычной гостьей. Его, конечно, разбирало любопытство, но как подступиться к ней с расспросами, он не знал. Он хотел спросить о ней у Кэлебримбора, но считал недостойным расспрашивать о ней за ее спиной. Если Эйлиан считает нужным от него что-то скрывать, это ее право. Может, она отогреется и сама мне про себя расскажет, думал Армандиль.

Ее глаза по-прежнему оставались серыми и безразличными. Видимо, радуга появлялась в них только тогда, когда к ней приходило что-то из прошлой эпохи.

По улицам Ост-ин-Эдиль торопливой походкой шел высокий - выше Кэлебримбора - мужчина. Лицом и телом он был Эльда, с густыми черными волосами и белым лицом Пришедшего-из-за-Моря. Но глаза, безразлично скользнувшие по женщине, которая шла навстречу ему с полными ведрами воды, не были глазами Воплощенного.

Эйлиан это не понравилось.

Она проследила взглядом за незнакомцем и убедилась, что он направляется прямо к Бар-эр-Мирдайн. Решив, что нужно будет спросить у Кэлебримбора, кто это и что ему здесь нужно, она продолжила путь от колодца к дому Армандиля.

- Это Аннатар, - объяснил Кэлебримбор. - Он из Майар Аулэ. После того, как Валар даровали нашему народу свое прощение, он пришел в Средиземье, чтобы помочь нам, Нолдор-кузнецам, развивать и совершенствовать свое искусство.

Эйлиан нахмурилась.

- Чего ради? Нынче и в Валиноре, должно быть, немало Нолдор. Почему бы ему не обучать тех, кто живет в Тирионе?

В глазах Кэлебримбора блеснула горькая гордость:

- Он сказал, что желал видеть и обучать потомков Феанора и тех, кто учился у него. Сказал, что желает, чтобы Средиземье было столь же прекрасно, как заморские земли, и что потомки Феанора обладают наибольшим умением, чтобы достичь этой цели. Ныне из потомков Феанора в живых остался только я, - с горьким вздохом сказал Кэлебримбор, - и все те из учеников Пламенного Духа, кто остался в живых - здесь, со мною.

- Только ты? А Маглор?

Кэлебримбор покачал головой:

- Я видел его в последний раз еще до падения Белерианда. В Линдоне его не было. Говорили, что он не погиб, но, бросив в Море Сильмарилл, потерял рассудок и ушел от Эльдар. Я полагаю, что он сгинул - без разума нелегко выжить на берегах Эриадора.

Эйлиан невесело, но гордо усмехнулась:

- Те, кто считают, что Макалаурэ Феанарион потерял рассудок - жалкие невежды.

Кэлебримбор схватил ее за руку:

- Так он жив? Ты его видела?

- Да. На берегу Моря, когда в последний раз проходила там.

- Что с ним? Где он живет? Что он делает?

Эйлиан усмехнулась:

- Ты говоришь, что я живу прошлым, но ты не видел Макалаурэ. Неудивительно, что невежды считают его безумцем: он полностью погружен в прошлое. Ему ничего не нужно, кроме шума волн и своих воспоминаний. Иногда мне кажется, что он может просто шагнуть с берега и пешком уйти под воду, в Белерианд. Тогда я завидую ему: я-то так не могу.

- Благодарю тебя! - сказал Кэлебримбор. - Воистину, я должен вмешаться. Я отправлюсь с отрядом на его поиски. Мы найдем его, позовем жить с нами в Ост-ин-Эдиль…

Эйлиан покачала головой:

- Не стоит, Кэлебримбор. Он может показаться беспомощным, но он по-прежнему Макалаурэ Феанарион. Его могущество далеко превосходит и твое, и всех Камнеделов, вместе взятых. Если он пожелает прийти в Эрегион, он сам придет сюда. Но он, кажется, в отличие от меня не хочет уходить от Моря.

- …И в темноте крадутся волны.
Ему не страшно, как вначале.
Но он не спит. С него довольно,
Что Море светится ночами… (*2)

Кэлебримбор слушал и молчал. Перед ним в Чарах вставал образ Маглора на берегу Моря. Ветер рвал с плеч певца изорванный черный плащ, руки сжимали арфу. Спутанные черные волосы бились на ветру изорванными крыльями. Вот он обернулся, и с изможденного лица на Кэлебримбора глянули ясные, острые серые глаза. Глянули - и не увидели.

Через несколько дней после появления Эйлиан Армандиль пришел из кузницы со странным лицом и протянул своей гостье коробочку:

- Это я для тебя сделал.

Женщина открыла коробку. На синей бархатной подложке мерцали ожерелье, диадема и два кольца - густо-синие, крупно ограненные сапфиры в оправе из черненого серебра.

- Ох… Благодарю тебя, Армандиль. - Эйлиан достала украшения из коробки и подошла к висевшему на стене зеркалу. Приложила ожерелье к груди, потрогала ажурную основу. - Какие они необычные.

- Это ты, - объяснил Армандиль. - Такой я тебя вижу. Понимаешь, я плохо умею писать стихи… с металлом и камнями я более искусен, чем со словами.

- Может, оно и к лучшему, - улыбнулась Эйлиан. - У слов может быть двойное значение, а металл и камни таковы, каковы они есть - достаточно взглянуть один раз, чтобы понять.

Она улыбнулась отражению Армандиля в зеркале. И Камнеделу, который в это время смотрел на ее отражение, на мгновение увиделась радуга в ее глазах.

Шли дни, сплетались в недели. В первый раз за долгие годы Эйлиан не хотелось уходить из поселения.

Тот мучивший ее сон больше не возвращался. Во сне она снова бродила по коридорам Нарготронда, разговаривала с Финродом или с братом. Правда, брат время от времени почему-то становился похож на Кэлебримбора. А еще ей стали сниться брусчатые улицы Ост-ин-Эдиль, а однажды приснилось, как они с Армандилем готовят ужин.

Она потихоньку знакомилась с жителями Эрегиона. По большей части это были члены Братства Камнеделов и их семьи. Жили здесь и несколько пришлых Синдар, занимавшихся в основном работами по дереву. Странный майа Аннатар несколько раз попадался Эйлиан на глаза, но ни разу не остановил на ней взгляда - похоже, его интересовали только кузнецы. Армандиль говорил, что часто видит Аннатара вместе с Кэлебримбором.

Мирлот, жена одного из друзей Кэлебримбора, разводила цветы для содержания в домах. Она ждала ребенка и искала себе помощницу. Эйлиан стала работать с ней. Возвращаться к своим прежним занятиям - летописца и вышивальщицы - ей не хотелось. Ей все казалось, что это будет означать, что она окончательно признала Ост-ин-Эдиль своим домом, а не временным пристанищем.

Но однажды она все-таки взяла кусок темно-коричневой ткани, вывела на нем мелом контуры лица и принялась за вышивку.

- Кто это? - спросил Армандиль. На ткани уже появились намеченные золотыми стежками очертания лица и распущенных волос.

- Финрод, - ответила Эйлиан. Игла в ее руках стремительно летала туда-сюда.

Армандиль помолчал, глядя, как под ее руками на ткани возникают точеные черты незнакомого лица.

- Ты любишь его, - сказал он задумчиво.

Эйлиан пожала плечами, не отрываясь от работы:

- Конечно, люблю. Его любили все, кто его знал. Правда, это не помешало нам его предать.

- Ты считаешь себя предательницей? - удивился Армандиль.

Эйлиан вздохнула:

- Сама не знаю, кто я. Мой брат сумел встать и пойти за ним. Я - нет.

- Но ты женщина. В военном походе женщины…

- Вот и я тогда сказала себе то же самое, - сказала Эйлиан. - И до сих пор не могу себе этого простить.

По брусчатке важно шел по своим делам серый котенок. Эйлиан улыбнулась, поставила на мостовую обернутую в материю вазу с рассадой и присела рядом со зверьком - погладить.

Армандиль, выглянувший из дверей своего дома, тоже улыбнулся и поспешил в дом, откуда через секунду появился с куском ветчины, подошел к котенку и положил угощение у него перед носом. Серый зверек с достоинством прожевал подарок, мурлыкнул, потерся об руку Эйлиан и отправился дальше.

- Ты любишь кошек? - спросил Армандиль, поднимая с брусчатки тяжелую вазу.

- Люблю. У нас в Нарготронде жили кошки, целые семьи кошек, они кормились на кухнях и уничтожали там грызунов. Правда, все больше рыжие. Я приваживала одну, она часто ходила ко мне и сидела на кровати, пока я вышивала.

Через день Армандиль принес домой рыжего котенка. Увидев зверька, Эйлиан засмеялась, и радуга снова блеснула у нее в глазах.

Через несколько дней в Ост-ин-Эдиль пришла группа морийских гномов.

Наугрим торжественно проследовали от городских ворот к Бар-эр-Мирдайн. Они принесли Кэлебримбору в дар несколько увесистых слитков митриля.

Эйлиан смотрела из окна на приземистых, бородатых гномов и вспоминала, как такие же - то есть очень похожие - наугрим приходили в Нарготронд. Как они помогали при постройке города, как вручали Финроду Наугламир. Золотоволосый король дружил с гномами и гордился именем, которое они ему дали.

Рыжий котенок потерся об ноги Эйлиан и требовательно мяукнул.

Улыбнувшись, женщина отвлеклась от воспоминаний о прошлом и поспешила на ледник за сметаной. Когда она накормила котенка и снова выглянула на улицу, гномы уже скрылись во дворце.

Эйлиан пожала плечами и принялась за работу. Требовалось рассадить молодые вьюнки, которые красиво оплетали стены и цвели нежно-розовыми цветами. А потом еще испечь хлеб и приготовить ужин - Армандиль в последнее время много работал в кузнице и приходил домой поздно. Он говорил, что Кэлебримбор передает Мирдайн ту премудрость, которой поделился с ним Аннатар, и что осваивать ее нелегко, особенно для тех, кто не видел света Дерев и не учился у Феанора.

И еще неплохо бы успеть до темноты поработать над незаконченной вышивкой…

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Армандиль привел в Ост-ин-Эдиль загадочную странницу. И, похоже, Кэлебримбор был прав: Эйлиан не стремилась уходить из Эрегиона, и призраки прошлого больше не мучили ее.

Сам Кэлебримбор во многом заменил ей брата. Впрочем, Эйлиан редко видела его - у правителя Эрегиона было много работы, много дел и много жителей в городе. Но время от времени он звал ее к себе в гости, и они тихо беседовали за чашей вина.

У Мирлот родился сын, и она на время оставила работу с растениями, так что у Эйлиан дел прибавилось. Она узнала нрав каждого растения, узнала, какие песни они любят, и как убедить их расти так, как нужно хозяевам. Ее работы отличались от работ Мирлот: та предпочитала бледно-розовые или светло-голубые цветы и нежно-сдержанные тона зелени, а Эйлиан нравились ярко-оранжевые или густо-синие цветы на плотном, темно-зеленом фоне листьев.

Вечерами, приходя из маленького садика Мирлот, Эйлиан шила или вышивала. Она сшила себе несколько новых платьев, и одно из них, аметистово-фиолетовое со светло-фиолетовыми вставками на рукавах, особенно понравилось Армандилю. Он принес из мастерской много аметистов разных форм и оттенков. Они с Эйлиан подобрали подходящие камни, Армандиль проделал в них отверстия, а Эйлиан нашила их на платье. Так что теперь платье мерцало узорами из драгоценных камней.

Гобелен с портретом Финрода Эйлиан хранила у себя в шкафу. Сначала она хотела повесить его в своей комнате, но раздумала. Теперь она время от времени доставала вышивку, смотрела на нее и прятала обратно в шкаф.

- Значит, вот каким он был, - сказал Армандиль, когда Эйлиан показала ему готовую вышивку.

- Я бы не сказала… Это всего лишь тень того, каким он был, - объяснила женщина.

Финрод на гобелене получился задумчиво-печальный, в портрете не было той лукавинки, что часто искрилась в глазах золотоволосого короля.

Армандиль взял портрет в руки и вгляделся в изображение того, кто давно уже стал для этой земли прекрасной легендой, сказкой, мечтой.

- Насколько правдивы легенды о нем? - спросил он.

- А насколько вообще правдивы легенды? - усмехнулась женщина. - В любой легенде всегда все лживо, и в то же время в ней нет ни слова лжи. А Финрод… Он не был великим героем, готовым пожертвовать собой ради великой идеи. В этом легенды лгут. Но он сумел пожертвовать собой ради жизни другого. В этом они правдивы.

Весной, почти год спустя после того, как Эйлиан появилась в Эрегионе, Кэлебримбор объявил большой праздник. Весь Ост-ин-Эдиль собрался в большом саду Бар-эр-Мирдайн. На праздник пришли даже морийские гномы во главе с советником Дарина Третьего, Трайном.

Эйлиан поначалу не хотела идти, но Кэлебримбор передал через Армандиля весьма ясный намек, что правитель Эрегиона очень желает видеть ее на этом пиру.

- Я так давно не была на праздниках… Что я там буду делать? - спрашивала Эйлиан у Армандиля.

- Вспоминать, как веселятся, - отвечал Камнедел, решительно распахивая шкаф, где висели сшитые ею за этот год платья. - Пить и есть за праздничным столом, танцевать, если захочешь - петь.

Эйлиан мрачно смотрела, как Армандиль перебирает ворох нарядов.

- Знаешь, я их шила не для того, чтобы красоваться…

- А вот и неправильно! - Камнедел решительно вытащил из шкафа фиолетовое платье с аметистами. - В конце концов, Эйлиан, ты не возражаешь, если я попрошу тебя сделать мне приятное?

- Конечно, нет!

- Тогда надень, пожалуйста, вот это платье и иди со мной на пир.

Поняв, что путей к отступлению нет, Эйлиан смирилась. Армандиль ушел к себе, а она принялась переодеваться и подбирать прическу для своего первого с начала эпохи праздника.

- Благодарю тебя, Армандиль, - негромко сказал Кэлебримбор своему другу, глядя, как Эйлиан весело танцует с одним из Камнеделов. Ее золотистые волосы развевались, лицо порозовело, а в глазах хоть и не сияла радуга, но по крайней мере отчетливо проступала голубизна.

- Понимаешь, предводитель, - так же негромко, чтобы не перекрикивать музыку, сказал Армандиль, - я ведь, по сути дела, по-прежнему почти ничего о ней не знаю.

- Это и к лучшему, - ответил Кэлебримбор. - Что может ей дать любой, кто хорошо ее знает? Например, я? Только воспоминания. А ей сейчас не вспоминать надо, а смеяться, выращивать цветы и танцевать.

- Я люблю ее, - сказал Армандиль. - Люблю ее имя, люблю радугу, которая вспыхивает порой в ее глазах. Я хотел бы, чтобы она стала моей женой. Но она - женщина из прошлого. А в ее сердце живет золотоволосая легенда. Что мне делать? Финроду я не соперник.

Кэлебримбор покачал головой.

- Это Финрод тебе не соперник. - В ответ на удивленный взгляд Армандиля Кэлебримбор пояснил: - Она никогда не мечтала о Финроде как о возлюбленном. Как я понимаю, просто не позволяла себе мечтать. И тем самым, возможно, спасла и себя, и тебя. Она любит короля и мудреца, любит тепло его души - и будет любить всегда. Но это не помешает тому, чтобы в ее сердце поселилась новая любовь.

Когда стемнело, началось состязание фейерверков. Камнеделы заранее готовили фейерверки для этого праздника, и теперь нужно было выбрать самый красивый и достойно наградить победителя.

Кэлебримбор объявил, что, как главный судья этого состязания, призывает к себе в помощники шестерых женщин. Среди них были Мирлот и Эйлиан.

Когда запустил свой фейерверк Артамир, супруг Мирлот, в небе вспыхнули огромные бледно-розовые и голубые цветы, словно среди звезд вдруг расцвели работы его жены.

- Похоже, Артамир будет победителем, - улыбнулась Эйлиан подруге, державшей на руках своего малыша.

Но оказалось, что всех превзошел Армандиль. Его фейерверк вспыхнул в весеннем небе мириадами радуг, разбегавшихся во всех стороны, мерцавших в ночном небе, пересекавшихся и проходивших друг через друга. Радуги множились, сплетались и расплетались, меркли и вспыхивали вновь. В саду стало светло, как днем.

Все сразу же присудили первенство молодому Камнеделу, и Кэлебримбор вручил ему награду - митрильный пояс с пряжкою из сверкающих рубинов, который предводитель Гвайт-и-Мирдайн сделал своими руками. А Эйлиан смутилась и спряталась в тени, но Армандиль видел, как отражением радуг, мерцавших в небе, вспыхнула радуга в ее глазах.

Праздник продолжался. Давно уже наступила ночь, и над садом в небесах засияли крупные звезды, но расходиться не хотелось. Музыканты уже несколько раз сменили друг друга, но все в один голос твердили, что они еще не навеселились.

- Они веселятся! - раздался вдруг громкий женский голос. - Подумать только, они тут танцуют без меня!

Музыканты перестали играть. Танец остановился. Кэлебримбор, тихо беседовавший у одного из фонтанов с Аннатаром, от звука этого голоса вздрогнул и уронил бокал.

По саду к ним от входа шла высокая женщина в белом. Ее золотые волосы, казалось, светились в летней ночи собственным светом. На груди у нее сиял большой зеленый камень, вправленный в брошь в виде орла с распростертыми крыльями. Казалось, что там, где она проходила, сияние этого самоцвета наполняло жизнью даже камни.

- Артанис! - воскликнул Кэлебримбор, спеша ей навстречу.

- Здравствуй, Кэлебримбор, - сказала эльфийская принцесса, протягивая ему в приветствии обе руки. Кэлебримбор осторожно сжал ее руки в своих.

- Ты только что приехала?

- Да. Мы не хотели беспокоить тебя, но стража у ворот сказала нам, что в Ост-ин-Эдиль праздник, так что я тоже решила повеселиться.

- А где Келеборн?

- Ждет твоего приглашения. Я пришла его послом.

Кэлебримбор засмеялся:

- Артанис Галадриэль является к Кэлебримбору послом собственного супруга! Так знай же, что я с превеликой радостью зову и тебя, и его, и всех ваших спутников присоединиться к нам на нашем празднике и оставаться в Эрегионе столько, сколько вы пожелаете!

Когда Галадриэль, Келеборн и их небольшая свита присоединились к празднеству, веселье удвоилось. Принцесса Нолдор моментально очаровала всех присутствовавших, и там, где была она, громче всего звучал смех, звенели бокалы и веселые голоса.

Только три пары глаз смотрели на Галадриэль с настороженным вниманием.

Кэлебримбор, предводитель Эрегиона, конечно, рад был ее видеть. Но вместе с радостью в его душе жила печаль невозможности. Он любил эту женщину, любил всей душой и сердцем, давно и безнадежно.

Эйлиан Инглориэль, бывшему летописцу Нарготронда, которая только начала выходить из своих воспоминаний навстречу бьющей через край жизни Гвайт-и-Мирдайн, больно было видеть сестру Финрода Фелагунда. Так что Эйлиан просто старалась находиться в наиболее далеком от Галадриэли углу сада.

А в темных купах деревьев, куда не достигал свет звезд, светильников и драгоценных камней, избегал встречи с Артанис майа Аннатар.

Теплый летний вечер окутал Эрегион.

Эйлиан сидела в саду у дома Армандиля и вышивала падубы. Недавно Армандиль подарил Эйлиан набор митрильных игл с позолоченными ушками, удивительно ловко сидевших в пальцах. С такими иглами работа шла быстрее, и усталость была гораздо меньше. Одной из этих игл Эйлиан и шила сейчас, желая отблагодарить Армандиля за подарок и сделать для него красивый гобелен. Камнедел любил падубы, которые в изобилии росли в Эрегионе и дали этой стране свое название, и Эйлиан решила вышить их на гобелене.

В последнее время у Мирдайн появилось множество изумительных вещей. Украшения мерцали живым светом, клинки так истончались, что их лезвия почти невозможно было разглядеть, инструменты обрели невиданную доселе прочность и точность. Даже простые иглы для вышивания обладали удивительными свойствами. Эйлиан никогда еще не видела такого великолепного мастерства. Только творения Феанаро превосходили то, что создавали нынче Гвайт-и-Мирдайн.

Армандиль подошел к Эйлиан и присел рядом с ней на траву.

- Сегодня год, как мы с тобой встретились, - сказал он.

- Правда? - Женщина перекусила золотистую нитку. - А я и не заметила. Принести вина?

Армандиль засмеялся:

- Вина я не хочу. И не хочу отвлекать тебя от работы. Я хотел бы тебя кое о чем попросить.

Эйлиан улыбнулась:

- О чем?

- Расскажи мне о себе.

Светлые брови женщины сошлись на переносице. Армандиль поспешил добавить:

- Если не хочешь, не рассказывай. Не рассказывай того, что причиняет тебе боль. Просто я хочу знать, кто ты.

- Кто я? Неужели за год ты этого не узнал?

Армандиль улыбнулся:

- Представь себе, нет. Ты сама не понимаешь, насколько ты загадочна.

- Ничего во мне загадочного нет, - усмехнулась Эйлиан, взяла иглу с зеленой ниткой и принялась вышивать темные листья падуба. - Я - Эйлиан, дочь Эльдира из Дома Хэльриля и Йанлин из Ваньар. Мой отец был близким другом Финарфина. У меня был старший брат, Эльвор, прозванный Моргилем за черный цвет волос. Он с детства дружил с Финродом. Я родилась и выросла в Альквалондэ, у моря, и в юности училась у телеринских мастериц вышивать узоры на парусах. Потом наша семья переехала в Тирион. Я училась знанию у Румила, величайшего эльфийского мудреца. Он прозвал меня Элендильме за любовь к познанию имен и движений звезд. В Альквалондэ погиб брат моего отца. Я пришла из-за Моря вместе с братом, принимала участие в постройке Нарготронда и все годы, что стоял этот город, прожила там. Я была одним из городских летописцев. А мой брат был офицером нарготрондской гвардии и ушел вместе с Финродом и Береном.

Лицо Эйлиан побледнело, и Армандиль обнял ее за плечи, поддерживая. Женщина прикрыла глаза и продолжала рассказывать, забыв об игле, замершей у нее в руках:

- Когда Нарготронд пал, я успела убежать - сама не знаю, зачем. Наверно, обезумела от испуга и в беспамятстве выбралась через один из боковых ходов. Добралась до Дориата и попросилась в свиту к Артанис. Она меня немного знала по своим визитам в Нарготронд. Потом Дориат пал, и я вместе с Артанис добралась до Арверниэна. Там я стала вместо летописей записывать свои воспоминания о Нарготронде и его короле, и меня стали называть Инглориэль. Потом пал и Арверниэн…

Руки Армандиля вдруг сжали ее плечи, и Эйлиан удивленно оглянулась:

- Что?

Мерцание глаз этой женщины требовало полной откровенности, и Камнедел объяснил:

- Я был там, в Арверниэне. В войске Маэдроса.

Эйлиан вырвалась из его рук, в ее глазах поднялась серая мгла:

- Так ты…

- Да, - подтвердил Армандиль. - Это был мой первый бой. Я родился в Химринге незадолго до конца Эпохи, и во время нападения на Арверниэн мне было немногим меньше ста лет. Мой отец и моя мать были Калаквэнди, они приплыли из-за Моря вместе с Маэдросом. В Химринге было мало детей, почти все мальчики. Мы росли в пограничной крепости и с юных дней осознавали себя воинами войска Маэдроса. Высшей доблестью считалось выполнить приказ лорда. Как мы мечтали получить от него хоть какой-нибудь приказ! Отнести кузнецу сломавшуюся пряжку, принести воды страже на стену - все, что угодно, исходившее от Руссандола, выполнялось как можно быстрее и было поводом для гордости. Потом начались боевые тренировки, и нам, самым юным воинам Химринга, не терпелось поскорее скрестить мечи с врагами нашего лорда. И вот, наконец, боевой приказ… - Армандиль пожал плечами. - Что я знал об этом всем? О вражде, о Резне, о Сильмариллах? Все знал, конечно - из рассказов старших. Поступки лордов никогда не оспаривались. Мы знали, что их ведет Клятва, и знали, что они ненавидят Врага. С Врагом все было ясно - черный Анфауглит и дымящиеся пики Тангородрима вдали, картина, памятная с детства. Но почему мы вдруг идем не на север, а на юг? Почему сражаемся не с орками, а с эльфами? Некоторые воспротивились приказу лордов. Они сражались с ними, защищали леди Эльвинг и дали ей возможность выиграть немного времени. Они все погибли, но благодаря им она успела добежать до Моря…

Эйлиан сидела молча, в ее посеревших глазах мерцали слезы. Армандиль продолжал:

- Но мы, мальчишки, не рвались в бой. В первый раз в жизни нам не хотелось выполнять военный приказ лорда. Да, Клятва, да, Сильмариллы - но почему нужно убивать Эльдар? Но и сражаться против лорда нам казалось немыслимым. Оставалось одно: встать под меч кого-то из защитников Гаваней и пасть в первом бою. Я так и сделал - высмотрел среди защитников эльфа в нолдорских доспехах и бросился на него. Но мой противник сразу понял, что перед ним почти ребенок, и не стал меня убивать. Он выбил у меня из рук меч, ударом рукояти меча сломал мне руку, встряхнул меня и сказал: «Мальчишка, убирайся с дороги!»

Эйлиан улыбнулась:

- Вот что такое настоящий герой, на мой взгляд. Даже сообразил тебе руку сломать, чтобы ты не чувствовал себя обязанным дальше выполнять боевые приказы.

- Да, это он мне объяснил потом… Мы встретились уже в Линдоне, после Войны Гнева. Однажды ко мне в Гавани подошел высокий черноволосый Эльда и спросил: «Как твоя рука?» Я ответил: «Зажила. А откуда ты знаешь, что она была сломана?» Он сказал: «Это я ее тебе сломал. Пойдем со мной, посмотрим, что ты можешь теперь делать этой рукой.» И привел меня в свою мастерскую. Так я познакомился с Кэлебримбором.

Эйлиан невольно засмеялась:

- На Кэле это похоже… И с тех пор, значит, ты с ним?

- Да. Потом Кэлебримбор создал Гвайт-и-Мирдайн, и я оказался одним из самых молодых в Братстве. Мы все вместе отправились в Эрегион строить Ост-ин-Эдиль. Так я и живу с тех пор здесь.

Армандиль посмотрел на Эйлиан, словно ожидая ее суда. Женщина вздохнула и прикрыла глаза.

Как осудить его? Мальчишку, которого страшная Клятва, данная не им, обрекла быть убитым или убийцей? Мальчишку, которому невероятно повезло - он встретился в бою с единственным феанорингом, отказавшимся следовать за Клятвой? Да никак его не осудишь. Эйлиан вздохнула и сказала:

- Когда Арверниэн пал, я вместе с Галадриэлью уплыла на Балар. Потом была Война Гнева, и я оказалась в Линдоне… но мне не хотелось там оставаться. Я слишком много домов потеряла и больше не хотела обретать новый. Проще говоря, я не верила, что на свете может существовать дом для меня. Каждый раз, ночуя под крышей, я видела во сне, как я узнаю о смерти Финрода и брата. Я попрощалась с Артанис, ушла из Линдона и стала бесцельно бродить по дорогам… До тех пор, пока ты не встретил меня и не привел в Ост-ин-Эдиль, а Кэле не уговорил меня остаться.

Армандиль горько вздохнул. Двое Эльдар, рожденные ушедшей эпохой, смотрели друг на друга в сгущавшихся сумерках настоящего.

- Эйлиан, - сказал наконец Армандиль. - Прости меня за то, что я был среди тех, кто лишил тебя твоего последнего дома. Сам того не ведая, я сделал все, что мог, чтобы искупить свою вину перед тобою. Я думаю, в этом воля Рока.

- Я тоже так думаю, - улыбнулась Эйлиан. - И я с легким сердцем прощаю тебя, Армандиль из Гвайт-и-Мирдайн. Мы все уже искупили друг перед другом все, что могли. Трудом, страданиями, временем.

Армандиль снова обнял ее за плечи и прижал к себе. Эйлиан не сопротивлялась. Покой охватил ее душу, и она откинулась назад так, чтобы ее голова покоилась на груди Армандиля. От спокойного тепла и упругой силы, исходившей от него, покой охватил и ее тело. Она спокойно повернулась в руках Камнедела, не противясь той силе, что вдруг окрасила сумерки мерцающим золотистым сиянием, и не удивилась, ощутив на губах тепло его дыхания…

Свадьбу праздновали всем Ост-ин-Эдилем. Эйлиан сначала смущалась и отказывалась от празднества, но Кэлебримбор сделал очень обиженное лицо, и Эйлиан с легким сердцем уступила правителю.

По настоянию Армандиля Эйлиан надела на свадебный пир свое фиолетовое платье с аметистами. У нее было несколько новых платьев, но Армандилю больше всех нравилось именно это.

Кэлебримбор выступал посаженным отцом Армандиля, а материнский свадебный дар принесла Мирлот. Аннатара на свадьбе не было, он такими пустяками не интересовался и уехал куда-то по своим делам. Галадриэли и Кэлеборна тоже не было - они давно уехали в Линдоринанд, где в последние годы их признавали правителями. Зато почетным гостем празднества был огромный рыжий кот, в которого вымахал котенок Эйлиан.

В разгар празднества Кэлебримбор поднялся из-за стола с бокалом в руках. Его лицо раскраснелось, глаза сияли.

- Друзья мои! - воскликнул он. - Камнеделы уже знают, а теперь пусть узнают и все жители Ост-ин-Эдиль, что теперь у нас достаточно знаний и умения для того, чтобы достичь нашей цели. Благодаря тому, что мы узнали от Аннатара, мы можем создать зачарованные Кольца Могущества, которые усилят наши Чары и направят их на преобразование мира! Теперь мы сможем сделать Эндорэ столь же прекрасною землей, как Валинор! Давайте выпьем за успех нашего замысла!

- Уррррра! - разнеслось над Ост-ин-Эдиль.

Эйлиан была счастлива.

Высоки были стены Ост-ин-Эдиль, прекрасна земля Эрегиона, и остры клинки ее защитников. С каждым днем росло искусство мастеров Гвайт-и-Мирдайн, с каждым днем росла красота их земель.

Сны о прошлых потерях перестали мучить Эйлиан, и воспоминания стали тем, чем им должно было стать - лишь воспоминаниями. Порою, когда к ней приходила тоска о прошлом, Эйлиан уходила в собственную память и говорила там с теми, кого она потеряла. Но теперь она знала, что вернется из воспоминаний не в пустоту, а в тепло родного дома, к улыбкам близких и ясному солнцу настоящего.

В шкафу у нее по-прежнему хранился портрет Финрода. Иногда она доставала его и, глядя в давно и навсегда любимое лицо, улыбалась навек ушедшему. Пусть у тебя все будет хорошо в Валиноре, Финрод, думала она, будь счастлив. И Финрод, казалось, улыбался ей в ответ.

После свадьбы Эйлиан даже решилась вернуться к любимому некогда занятию. Раздобыв несколько свитков пергамента, перья и чернила, она записывала забавные случаи из жизни Мирдайн, перемежая их собственными воспоминаниями. Ей не хотелось писать о печальном, и в Ост-ин-Эдиль ее сочинения передавали друг другу порою со смехом, порою с задумчивой улыбкой.

Нолдэ среди Нолдор, инголмэ среди мастеров, друг среди друзей, достойная хозяйка дома, любимая и любящая жена - чего еще могла она желать в своей жизни?

Если бы не погиб ее брат…

Если бы Нарготронд не пал…

Если бы Финрод был жив…

Армандиль ворвался в дом посреди дня, когда Эйлиан его не ждала:

- Беда! Скорее в Бар-эр-Мирдайн!

Эйлиан отложила свои сочинения, схватила Армандиля за руку и помчалась вслед за ним в сердце Ост-ин-Эдиль.

- Что случилось? - крикнула она на бегу.

- Сам не понимаю! Предводитель объяснит!

Кэлебримбор стоял посреди Купольного зала, бледный, растрепанный и очень злой. На предводителе Гвайт-и-Мирдайн была рабочая одежда, кожаный фартук, на полу валялся кузнечный молот - явно Кэлебримбор примчался сюда прямо из мастерской.

- Мы совершили страшную ошибку! - голос Кэлебримбора звенел и отдавался от стен. - Да, Аннатар дал нам все нужные знания, и мы действительно создали цепь зачарованных Колец Могущества, способную направить развитие мира! И эта цепь теперь замкнута, но замкнули ее не мы! Аннатар, пользуясь тем, что знал о нашей работе все, замкнул ее, создав Единое Кольцо Власти. В нынешний день он надел его на палец в своей кузнице, выковав его в огне вулкана Ородруин! Нет, Аннатар не лгал нам, утверждая, что он майа Аулэ - по крайней мере, некогда он им был. Его истинное имя - Артано Аулендиль, кого в Белерианде называли Сауроном!

Стон пронесся по залу, где по приказу Кэлебримбора собрались почти все жители Ост-ин-Эдиль. Сердце у Эйлиан похолодело.

- Откуда тебе это известно, Предводитель? - крикнул Артамир.

- Все Чары Колец прошли через мою душу, - ответил Кэлебримбор. - И ныне, когда Саурон на вершине Ородруина надел на палец свое Кольцо, обратив наши труды к своим целям, я почувствовал это. Это так же верно, как то, что я - Кэлебримбор сын Куруфина из Дома Феанора. Галадриэль была права, не доверяя Аннатару. Средиземье в страшной опасности!

Галадриэль была права, подумала Эйлиан. Сердце колотилось глухо и гулко. Галадриэль не доверяла Аннатару. Мне он тоже сразу не понравился. Значит, Аннатар - это Саурон, первый прихвостень Моргота, убийца Финрода. Как же много потребовалось убийц для тебя, король. Но почему же Артанис Галадриэль не узнала Саурона? Она-то ненавидит его не меньше, чем я, и по тем же причинам, а ее мудрость и могущество далеко превосходят мои. Значит, их тоже не хватило. Что ж, по крайней мере, Аннатар не сумел скрыть свою сущность от того, кем он воспользовался и чей труд он украл.

- Что же нам теперь делать? - спросил Армандиль.

- Не знаю. Знаю одно: Кольцами мы пользоваться не должны. Я немедленно отправляюсь в Линдоринанд, искать совета Владычицы Галадриэль. А вы сделайте так, чтобы никто не узнал, что тайные деяния Аннатара стали нам известны. Иначе в Эрегион придет война!

Кэлебримбор вернулся из Линдоринанда спокойный и сосредоточенный. Он сказал, что Галадриэль подтвердила его решение - никогда и нигде не применять Кольца Могущества - и посоветовала ему скрыть их. Более всего дорожил Кэлебримбор теми тремя Кольцами, что он создал без помощи Аннатара, и потому над их материей Саурон был не властен. То были Кольца Трех Стихий - Воды, Воздуха и Огня - и они были самыми могущественными из всех, исключая Единое. В ту же ночь Кэлебримбор снарядил отряд, лишь предводителю его сказав, куда им должно направиться, и отослал Кольца Стихий прочь из Эрегиона.

Остальные же Кольца, чью материю они создавали вместе с Сауроном, Кэлебримбор далеко отсылать не стал, сказав, что, по крайней мере, знает их и может попробовать противостоять их влиянию.

- Почему бы вам не уничтожить эти Кольца? - спросила Эйлиан у Армандиля. Камнедел улыбнулся:

- Мало кто из мастеров в состоянии уничтожить собственные творения. Особенно такие, в которые вложены Чары из глубины собственной души. Никому, кроме Кэлебримбора, не уничтожить Кольца Могущества, а ему это не под силу.

- Как не под силу было Феанору согласиться, чтобы были расколоты Сильмариллы? - горько спросила Эйлиан. Армандиль вздохнул:

- Что ж, может, и так. Но если мы уничтожим Кольца, Саурон наверняка поймет, что его замысел разгадан, и обрушится на нас.

С этим Эйлиан не могла не согласиться.

Больше не было беззаботным Братство Камнеделов, доселе легко и весело вкладывавшее в свои творения все мастерство до последней крупицы. Каждую вещь, которая создавалась их руками, они сначала пытались обдумать, заранее понять, к чему может привести ее применение и Чары, заложенные в ней.

У Армандиля и Эйлиан не было детей. Они очень хотели иметь дитя, но тревожная тишина, царившая в Ост-ин-Эдиль, казалась эльфам совершенно неподходящей для того, чтобы в ней прошло детство их ребенка.

- По крайней мере, до тех пор, пока не будет разбита Цепь Колец, - говорил Армандиль, и Эйлиан с ним соглашалась. Правда, никто не знал, когда и как можно будет разбить эту цепь.

- Я боюсь, Армандиль, - говорила Эйлиан вечерами.

- Не надо бояться, любимая, - негромко отвечал Армандиль, обнимая ее. - Что будет, то будет. Саурон не всесилен.

- Он победил Финрода.

- Да, но Финрод стоял против него один и почти выстоял. А нас много.

Эйлиан соглашалась со словами Армандиля и погружалась в тепло его объятий, но до конца убедить ее он не смог. Тревога не оставляла ее.

И вот с юга в Эрегион пришли тревожные вести.

- На нас движется огромное войско! - сказал Кэлебримбор Камнеделам. - Саурон раскрыл наши планы, он понял, что мы отказались следовать его замыслам. В Ост-ин-Эдиль идет война!

Камнеделы срочно снаряжали караван в Серебристую Гавань. Они желали отослать под защиту Кирдана и Гил-Галада женщин и детей, а сами - отстаивать Эрегион оружием и Чарами. Не все женщины ушли, и Эйлиан тоже отказывалась уходить.

- Мы устоим, любимая, - убеждал ее Армандиль. - Мы раскрыли замысел Саурона, устояли перед его чарами. Мы не отдадим Эрегион!

- Тогда зачем мне уходить? Благодаря Кэлебримбору и тебе я обрела здесь дом. Я слишком недолго прожила здесь, я еще не успела отдохнуть от скитаний!

- Я не прошу тебя скитаться. Я прошу тебя недолго пожить в Серебристой Гавани. Да, я знаю, ты не любишь Линдон. Но это всего лишь на год-другой. Зато я буду спокоен, что шальная стрела в тебя не попадет.

После этих слов Эйлиан согласилась уехать.

В Линдоне ей было тревожно. Море билось о берег, как огромное сердце, ни на минуту не давая покоя.

Снова восставал из вод призрачный Белерианд. Снова, как и прежде, стали сниться Эйлиан тревожные сны. Но теперь к снам о гибели Финрода прибавились сны о падении Нарготронда. Ревел пожар, рушились стены, и чудовищный дракон полз по пещере, отрезав проход к воротам, а она не могла вспомнить, где же потайной выход.

А Финрод по-прежнему молча смотрел на нее с вышитого портрета и ничего не мог ей сказать.

Из Эрегиона приходили тревожные вести. Саурон прошел через Каленардон. Гил-Галад выслал ему навстречу войско под командованием Элронда, но никто не знал, успеет ли Элронд дойти до Эрегиона раньше Саурона. Элронд не успел. Саурон осадил Эрегион.

Когда однажды ночью Эйлиан привиделось, что она погибла в пожаре, она поняла, что больше не может сидеть в Линдоне. Слишком здесь все было благополучно, слишком далеко от дома, и слишком устала Эйлиан находить и терять дома.

Она оставила Линдон, никому ничего не сказав, и в одиночку отправилась обратно в Эрегион. Все эти дороги она великолепно знала еще по годам скитаний и легко могла спрятаться хоть от торгового каравана, хоть от военного отряда. Она даже не взяла с собой дорожный мешок: стояла теплая весна, еду Эйлиан легко добывала по дороге, а из вещей у нее с собой, кроме одежды, был только гобелен с портретом Финрода, который она спрятала на груди.

Через два месяца она уже подходила к границам Эрегиона. На дорогах попадалось все больше орков, черных людей и их боевых отрядов. Эльфийская женщина легко ускользала от их взглядов, и они не замечали ничего, кроме, возможно, мерцания или тени.

Она пробралась через маркитантские обозы и уже приближалась к линии осады, когда внезапно услышала обращенный к ней мысленный зов Армандиля. Эйлиан раскрыла свое сознание ему навстречу, и перед ней раскрылась картина отчаянной битвы на улицах города.

«Эйлиан, они прорвались… Они заливают улицы Ост-ин-Эдиль, как черный поток… Все Камнеделы защищают подступы к Бар-эр-Мирдайн… Мы не можем противо…»

Голос Армандиля оборвался. Вместе с голосом оборвалась его жизнь.

В последний раз Эйлиан Инглориэль поверила, что может обрести дом. И обрела его - и потеряла вновь.

Отчаяние и горе придавило ее. Что теперь? Пробираться обратно в Линдон? Опять каждую ночь видеть во сне, как приносят вести о гибели любимых? Опять гореть в пожаре Нарготронда? А может, теперь к ее снам прибавится и видение о падении Ост-ин-Эдиль? Видение о том, как меч орка или харадрима вонзается в грудь Армандиля? Или опять идти скитаться по дорогам? Нет, на это у нее больше не было сил.

Она не стала обвинять Кэлебримбора за то, что дом, который он заставил ее принять, оказался таким недолговечным. Она не стала обвинять Армандиля в том, что он не дал ей погибнуть рядом с ним. Она просто вышла, не скрываясь более, на ту самую дорогу, на которой около двухсот лет назад они встретились с Армандилем.

Она не прошла и полумили, когда наткнулась на небольшой харадримский отряд.

Боль в спине обожгла ее и кончилась, кончилась и боль в душе, и Эйлиан увидела со стороны свое собственное тело, упавшее на дорогу, и услышала зов Мандоса…

Из-под распахнувшегося плаща выглянул край коричневого лоскута.

Нет, сказала Эйлиан, подожди, Намо. У меня еще есть здесь по крайней мере одно дело.

Харадская маркитантка разглядывала дневную добычу своего мужа. Одежда убитой эльфийской женщины была слишком изношена, чтобы заинтересовать мародера, но у нее оказалась при себе симпатичная вышитая тряпочка. Сразу видно - эльфийская работа! И лицо на тряпочке очень симпатичное, тоже эльфийское. Правда, харадримка никогда не видела желтоволосых эльфов, только с темными или белыми волосами. Но муж говорил, что у той женщины, которая откуда ни возьмись появилась на дороге, волосы тоже вроде бы были желтые. Превосходная добыча, есть чем похвастаться перед товарками. Можно будет пришить эту тряпочку к своей кофте, просто отлично выйдет, и все маркитантки обзавидуются, и людские женщины, и орочьи.

Костер давал недостаточно света, и харадримка поднесла добычу поближе к огню, чтобы получше ее разглядеть. И вдруг огонь словно ожил, пламя взревело, вспыхнуло и опалило руки маркитантки. Она вскрикнула и выронила гобелен с эльфийским портретом - прямо в ревущее пламя.

В мгновение ока вышивка превратилась в пепел.

Маркитантка, досадливо чертыхаясь, на чем свет стоит ругала ни с того ни с сего взбесившийся костер и звала знахарку, чтобы та помазала ей гусиным жиром обожженные руки.

«Вот так», - подумала fea Эйлиан Инглориэль, беззвучно усмехаясь.

(*1) Эйлиан - «радуга» (синд.)

(*2) Стихи Е.Клещенко