Кэлебримбор очнулся, услышав, как поворачивается ключ в замке.
«Опять,» — безразлично подумал он. Опять его поведут на допрос, опять Саурон будет изгаляться, выясняя, где спрятаны Кольца… Опять боль, опять злобный смех в ушах, опять его приволокут обратно в камеру в полубессознательном состоянии.
Он решил не открывать глаз. Смотреть в злобные орочьи морды ему не хотелось. Доволокут и так.
Но на этот раз привычного орочьего галдежа не было. Эльф услышал, как с мерзким металлическим визгом, скребя нижним краем по неровному полу, распахивается дверь, потом звук пинка и глухой удар об пол – совсем рядом.
Прозвучали холодные, уверенные шаги. Несколько ударов молотом, скрип железа и негромкое проклятье. Шаги прошествовали к двери, дверь захлопнулась, завизжал ключ в замке.
Кэлебримбор открыл глаза.
Рядом с ним на полу скорчился человек, по лицу судя – из восточных краев. Раскосый, смуглый, с длинными темными волосами. Лоб рассечен, над губой громадный кровоподтек, на щеке ссадина. Человек лежал в неудобной позе – так бывает, когда вывихнуты суставы. Темная рубаха была вся изодрана, и видны были длинные свежие ссадины на руках. Наручники ему надели прямо на свежие раны.
Эльф почувствовал, что сердце у него щемит. Собственные страдания ему давно уже стали почти безразличны – от постоянной боли чувства притупились; он знал, что эта игра будет длиться еще долго, и с истинно эльфийским искусством уходил прочь от телесных ощущений. Правда, майа Саурон ухитрялся его возвращать к осознанию этих ощущений – по крайней мере, частично. Но это Кэлебримбор еще мог понять. На войне – как на войне. Но вастак? Кэлебримбор всегда считал вастаков союзниками Саурона. Что же они, твари злобные, своего-то измочалили?..
Эльф пошевелился и пододвинулся к раненому, насколько позволяли цепи. Закован Кэлебримбор был крепко – по рукам, по ногам и еще крепкая металлическая полоса охватывала пояс, и от ручных кандалов и пояса цепи шли к стене. Движение отозвалось болью – на этот раз в руках. Но ему все-таки удалось дотянуться до плошки с водой и поднести ее к губам вастака.
— Пей, — негромко сказал он. Голос, севший от многонедельных испытаний, все еще был мелодичным.
Человек вздрогнул, не то от звука голоса, не то от прикосновения влажной глины к своим губам. Вздохнул, закашлялся, поперхнулся – несколько глотков драгоценной воды пролились на пол, но Кэлебримбор успел придержать плошку – и начал пить, жадно глотая. Выпив несколько глотков, открыл глаза – длинные, темные, раскосые.
— Кто здесь?.. – слабым голосом с заметным акцентом.
— Я Кэлебримбор из Нолдор, — ответил эльф.
Вастак прищурился:
— Я тебя не вижу… здесь слишком темно.
Кэлебримбор печально улыбнулся.
— Считай, что тебе повезло, если ты не видишь меня, — сказал он. – И камеру. Мне-то хватает того света, что попадает через подвальное окошко. Я бы предпочел не видеть.
Человек резко втянул воздух, опять закашлялся – похоже, у него были отбиты легкие.
— Ты… эльф?
— Да.
— Я никогда не видел эльфов, — грустно сказал человек.
Кэлебримбор невольно усмехнулся:
— Нашел место удовлетворять любознательность!
Человек растерянно моргнул:
— Я не могу иначе, — жалобно сказал он. – Я ученый. Я изучаю мир вокруг себя, где бы я ни находился…
От этих слов, от растерянного тона Кэлебримбору стало неловко, и он смягчился:
— Прости меня, если я был резок. Тяжело вести учтивые разговоры после трехнедельного плена. Слова твои мне понятны, ибо мы, Нолдор, тоже жадны до познания. Но досада и боль затмили мой разум. Я вижу, что раны тела твоего немалы. Позволь, я попробую помочь тебе.
Вастак усмехнулся:
— Попробуй, если желаешь… Боль мне, Кэлебримбор, тоже уже не в новинку.
Эльф покачал головой:
— Я сделаю так, что ты не почувствуешь боли.
И негромко запел.
Когда в подземелье зазвучало эльфийское пение, тело вастака расслабилось, боль ушла. Словно сквозь сон, он чувствовал, как сильные руки вправляют ему вывихнутые суставы, но вместо ожидаемой рези было только странное потягивание. Потом Кэлебримбор положил руки ему на грудь и запел другую песнь, на неизвестном вастаку языке. Боль отпустила, и человек почувствовал, что его тянет в глубокий сон. Он покорно закрыл глаза и погрузился в целительное беспамятство…
Кэлебримбор почувствовал, как он устал. Руки были словно налитые свинцом. Целительских способностей в нем после всех войн Первой и Второй эпохи осталось немного, и применение их требовало почти всех его сил. Но тем не менее, глядя на спокойно спящего вастака, он неожиданно почувствовал, что доволен. Эльф выпил несколько глотков воды и опустился на слегка прикрытый соломой каменный пол рядом с вастаком. Тепло его тела согрело эльфа, и Кэлебримбор тоже уснул.
Когда он проснулся, вастак уже сидел и на ощупь делил на двоих скудную порцию тюремной еды.
— Ну ты и спишь, Кэлебримбор, — сказал он, услышав, как зазвенели цепи зашевелившегося эльфа. – Тут орки с утра такой гвалт устроили, когда пищу разносили – я думал, потолок обрушится, а тебе хоть бы что.
— Я привык, — криво улыбнулся эльф. – Они тут каждый день такое устраивают, и не по одному разу. Я даже уже и не сразу просыпаюсь. А вчера я еще и очень много сил тебе отдал.
— Почему? – спросил вастак, откусывая хлеб.
— Что – почему?
— Почему ты взялся меня лечить? Ешь давай, баланда совсем простынет. Ты тут, я чай, не главный тюремный лекарь…
— Нет, — усмехнулся Кэлебримбор, пододвигаясь к миске с едой и располовиненному вастаком хлебу. – Я тут главный узник. Но лечить я тебя взялся… просто потому, что я мог это сделать. Если тебе это хоть что-нибудь объяснит.
— Спасибо тебе, — сказал вастак, положив свою смуглую широкую ладонь на узкое запястье Кэлебримбора повыше кандалов.
Эльф усмехнулся, не отнимая руки:
— Тебе спасибо. Я хоть почувствовал, что могу еще что-то делать, кроме как отмалчиваться на допросах.
Вастак кивнул.
— Ты ешь, ешь, а то все смотришь в стену, — напомнил он Кэлебримбору. – Там еще и воды немного принесли, глядишь, окрепнешь чуток после вчерашнего.
— А толку? – пожал плечами Кэлебримбор. – Сколько ни есть, все равно на первом же допросе все силы уйдут.
Человек задумчиво кивнул и вдруг спросил:
— А правда, что это был твой дворец? Ты ведь Кэлебримбор, а так звали повелителя этой страны до того, как ее захватил Саурон.
— Нет, — покачал головой Кэлебримбор. – Бар-эр-Мирдайн не был моим дворцом. Это было средоточие мастерства Гвайт-и-Мирдайн — множество мастерских, в которых работали все мастера Нолдор, кто того желал. Но строил его я, это правда. И сидим мы с тобой сейчас в бывшем подвальном складе, где хранились металлические заготовки.
Его пронзило неожиданное сравнение – много лет тому назад точно так же томился в подвалах бывшего собственного замка, превращенных в тюрьму, другой пленник Саурона – Король Нарготронда Финрод Фелагунд. Обреченный на плен и гибель его собственным отцом. Может, это Рок мстит сыну Куруфина, хоть и отрекшемуся от деяний отца?..
Кэлебримбор заставил себя отвлечься от этих мыслей и наконец задал человеку давно интересовавший его вопрос:
— А ты-то как сюда попал? Был бы ты нуменорцем, я бы понял. Но вы, вастаки, вроде бы в союзе с Сауроном?
Человек криво хихикнул:
— Что-то ты, Кэлебримбор, совсем мира за границами своего Эрегиона не знаешь. Да эти нуменорцы куда лучше вастаков на слуг Саурона тянут, хотя не всегда это признают. Жестокие, надменные, высокомерные, они всех, кто живет на этих берегах, пытаются превратить в своих рабов. Всех людей, понятно – эльфийские-то Гавани им не по зубам. Грабят побережье, будто это их собственная вотчина. Что до вастаков, то мы – больше народ мирный, хотя и необразованный.
Кэлебримбор дернулся, вспомнив деяния этого «мирного» народа в Нирнаэт Арноэдиад и после. Человек, услышав звяканье цепи, сразу же пояснил:
— Те, кто сражался на стороне Моргота в Первую Эпоху, были родственными нам племенами. Но они ушли на Запад, там и сгинули. А ныне Кханд и окрестные земли населяют племена, которые ни в каких войнах отродясь не участвовали. Никто нами не интересовался до тех пор, пока в землях вокруг Ородруина Саурон не появился – ни эльфы, ни Валар, ни нуменорцы. Я-то сам ученый, кстати я так и не представился – зови меня Хандом. Я путешествовал много, легенды старые записывал, песни менестрелей слышал. Я знаю про великую войну Эльдар и их союзников с Морготом. За то и сюда попал – как услышали прихвостни Саурона, что я про эльфийскую доблесть в той войне рассказываю, так меня и схватили. Дескать, я не тех прославляю – Саурон-то хочет, чтобы Люди за ним бездумно шли, а для этого ему надо, чтобы они иной силы, кроме него, себе и помыслить не могли.
Кэлебримбор улыбнулся, откидываясь на соломенную подстилку:
— Спасибо, Ханд… Ты сам не знаешь, как ты меня порадовал. Есть, значит, и среди вастаков те, кто помнит истинный Свет…
— Да уж есть, — подтвердил ученый.
В это время заскрежетал ключ в замке, дверь распахнулась, и резкий голос, явно человеческий, отдал приказ:
— Эльфа – на допрос!
Вечером Ханд промывал свежие раны дрожавшего от холода и боли Кэлебримбора:
— Вот ведь как над тобой измываются… Что за тип этот Саурон? И как за ним столько народу идет? Люди, орки…
— Он силен… — сквозь зубы произнес Кэлебримбор, ничком лежавший на полу. – У него – сила… потому и идут…
— А у вас – красота. Вон какой у тебя голос красивый. Лица-то я твоего так и не видел, но думаю, голос у тебя лица не красивее.
— Был… — усмехнулся Кэлебримбор. – Я сам не знаю, что сейчас у меня с лицом. Но это неважно, Ханд… Мало кто на этом свете ценит силу Красоты. Мы ценили… вот потому и оказались побежденными.
— Не понимаю я этого, — пожал плечами вастак. – Красоту-то и мы ценим.
— Не понимаешь… — тихо сказал Кэлебримбор. – И не сможешь понять. У тебя удивительная душа, Ханд… удивительно прекрасная душа. Ты – ученый… ты знаешь истинную цену вещам. Но таких, как ты, очень мало даже среди Эльдар, и еще меньше – среди Людей. Сейчас, когда Саурон с каждым днем становится все сильнее, я боюсь, что таких, как ты, и вовсе не останется…
— Не думаю, — усмехнулся ученый. – Вот что, попробуй-ка сесть и попей воды.
Ханд опустил завернутую кверху рубашку Кэлебримбора и помог эльфу подняться.
Для Кэлебримбора с появлением Ханда мало что изменилось – все те же изматывающие допросы, все тот же настойчивый бас Саурона, все та же боль. Эльф уже понял, что Саурон завладел Девятью Кольцами, и теперь Черный Майа настойчиво пытался выяснить местонахождение Семи и Трех.
Мысль о том, что Девять Колец находятся в руках Саурона, сама по себе могла довести до отчаяния. Но, может, она-то ему и помогала. Слыша в очередной раз: «Если ты скажешь, где находятся Семь Колец, твои страдания закончатся…», Кэлебримбор представлял себе, как Саурон с довольной ухмылкой вертит в руках Девять, и злоба, просыпавшаяся в нем при этой мысли, возвращала ясность мыслям и помогала сопротивляться. День за днем он терпел боль, день за днем на все вопросы Саурона отвечал молчанием, резкостью или насмешками.
А вечерами Ханд промывал ему раны и ссадины, тратя на это собственную скудную долю той воды, что им приносили. Кэлебримбор просил человека этого не делать, но тот с настойчивостью сумасшедшего лекаря каждый раз после допроса ухаживал за измученным эльфом. На пятый или седьмой раз Кэлебримбор сдался.
— Что он хочет у тебя узнать? – спросил Ханд, в очередной раз отпаивая Кэлебримбора, которого притащили в камеру в полубессознательном состоянии.
— Где мое сокровище, — ответил эльф.
— А что бы тебе ему не сказать? Ведь это всего лишь побрякушка, разве нет?
— Нет… — Кэлебримбор попытался покачать головой, но голову прошила резкая боль. Ханд поддержал эльфа и осторожно уложил его. – Это… не просто побрякушки. Это – плод долгих усилий, можно сказать, итог моей жизни… Если я погибну, они останутся миру.
— Вот оно что… — задумчиво произнес Ханд. – Есть-то сможешь? Я тебе немного хлеба оставил и кашу. Остывшая, правда, но все еда.
— Почему тебя посадили ко мне? – спросил однажды Кэлебримбор у Ханда. – Ведь мне легче оттого, что ты помогаешь мне.
— А много ли у вас в Бар-эр-Мирдайн было подземелий? – спросил вастак. – Да еще таких, которые можно превратить в темницы?
— Нет, — отвечал эльф.
— Вот то-то и оно. А пленников, как я понимаю, у них тут отнюдь не мало.
Кэлебримбор вскинулся:
— Пленники? Кто? Эльфы?
— Да что ж ты так дергаешься, экий порывистый, — словно ребенку, сказал ему Ханд. – Я только вчера тебе руку вывихнутую вправлял, наверняка плечо еще болит, а ты прыгаешь. Ну откуда же мне знать, эльфы или не эльфы. Но, думаю, скорее люди вроде меня. Знаешь, перед Сауроном провиниться и в результате в тюрьму угодить, похоже, легче легкого. Ну – меня ж сажать с людьми нельзя, я же им про Свет говорить буду. Вот меня к тебе и посадили – тебе-то я ничего нового не скажу.
— Вот оно что… — задумчиво произнес Кэлебримбор. Когда он подумал, что в соседних подземельях могут находиться другие Мирдайн, он очень сильно встревожился. Знать, что еще кто-то из друзей переживает то же, что приходится переносить ему… – Знаешь что, Ханд… расскажи мне про Свет.
— Что? – удивился вастак. – Ты ж про это куда больше моего знаешь, куда мне до тебя!
— Расскажи мне. Да, я собственными глазами видел Предвечный Свет. Но я хотел бы знать, как его представляешь себе ты. Как в эту темную эпоху преломляется Свет в душах Людей.
— Ладно, — согласился Ханд. – Только тогда и ты мне потом про свой Предвечный Свет расскажи.
Ханд начал свой рассказ. Ему было чуть меньше сорока, и сколько он себя помнил, Саурон уже держал его родные земли под своей властью. В военном искусстве мальчик себя проявил плохо, но его племя было все-таки не совсем диким. Подметив интерес мальчика к истории племени и писаным текстам, вождь отдал его в обучение к шаману. Но ворожба, хотя Ханд ею по вастацким понятиям и овладел, не слишком влекла юношу. Куда интереснее ему было расспрашивать воинов, торговцев и путешественников об их странствиях, о людях, которых они встречали, о землях, которые они видели. Он стал писцом, и в награду за его услуги ему давали деньги, драгоценности, а иногда и книги.
Собрав небольшую сумму денег, молодой ученый отправился в путешествие. Правда, путешествовал он недолго, но все же сумел побывать на юге Эриадора, поглядеть и на прибрежных рыбаков, и на приезжих нуменорцев. Говорили, что не так давно люди из-за Моря во всем помогали жителям побережья, а теперь стали больше брать, чем отдавать. Статные, белолицые, надменные нуменорцы ему не понравились. Ханд хотел поглядеть на эльфов, но в южных краях жили лишь бродяги-Авари, которые не желали попадаться на глаза смуглолицему пришельцу с востока.
Обретя немало знаний, Ханд вернулся в свое племя. Оказалось, вовремя: его отец был при смерти. Нужно было кормить мать, выдавать замуж сестер и растить младших братьев. Ханд остался дома, где щедро делился с племенем своими знаниями.
— Так ты – Мудрый, — сказал Кэлебримбор.
— Не знаю, — усмехнулся Ханд, — был бы мудрым, не сидел бы тут.
— Да я не о том… среди Эдайн, ну, Трех Племен, что были нашими друзьями в Белерианде, были такие же, как ты, хранители знаний, советчики и целители. Они назывались Мудрыми, и их все уважали. И Люди, и Эльдар.
— Ну что ж, значит, по-вашему я Мудрый, — сказал Ханд и продолжил рассказ. Увиденное и услышанное им на юге Эриадора поразило его. Однажды он встретил менестреля, певшего о великой войне Эльфов и Людей с Врагом, от которой рухнула в пучину морскую сама земля. Ханд попросил менестреля поподробнее рассказать о тех событиях, и тот пересказал ему «Повесть о детях Хурина» и спел «Повесть об Освобождении».
— Вот ты скажи мне, Кэлебримбор: правда ли, что тот эльф золотоволосый мог с Сауроном на песнях тягаться?
— Мог, — усмехнулся Кэлебримбор. – Я был в том городе, в Нарготронде, откуда ушел Финрод. Так все и было, как в песне поется.
— Да, верно, ведь в той песне и про тебя есть… Стало быть, Саурон не всесилен? Ведь тот король, как я понял, не совсем дурак был. Если бы дело было безнадежное, он бы и дергаться не стал.
— Не знаю… — пожал плечами Кэлебримбор. Цепи негромко звякнули, словно соглашаясь с пленным эльфом. – Думаю, ты прав. Надеюсь.
— Вот и я так подумал, — сказал Ханд. – И начал своим то же говорить. Вот потому и здесь… Слушай, пришелец из песни, может, ты расскажешь мне про те времена? Про то, что в песни не попало?
И Кэлебримбор начал рассказывать. И не только рассказывать, но и показывать. Во тьме тюремного подземелья Калаквэндо творил свои Чары, и в них снова расцветали два Древа Валинора, снова звучали голоса тех, кто стал легендами, снова шумели ветры в лесах Белерианда.
Ханд смотрел и слушал, завороженный игрой Рока. А Кэлебримбор, радуясь, что может хоть ненадолго отвлечься от кошмарной действительности, рассказывал человеку о Войне Гнева, о жизни в Линдоне и о том, как он создал Братство Камнеделов.
— И вот тогда мы решили создать эти Кольца…
— Да что за Кольца-то? Почему вокруг них столько шуму? Целую войну начали, это же надо!
Кэлебримбор усмехнулся:
— Дело в том, что я оказался дураком. Ты подумай, никто – ни Гиль-Галад, ни Элронд, ни госпожа Галадриэль – никто не поверил льстивым посулам Аннатара. Только я, в слепой гордыне своей, вообразил, что моей мудрости достанет, чтобы прозреть все последствия собственных деяний. Аннатар говорил, что хочет изменить этот мир, хочет, чтобы Средиземье было не менее прекрасным, чем Валинор. Он давал знания, каких у нас никогда не было. И я задумал великое деяние — создать цепь Колец Могущества, связанных Чарами. Эльфийской магией, если тебе так понятнее, и с их помощью изменить мир так, чтобы Эндорэ стало подобно Валинору.
— А как же можно сделать так, чтобы Срединные земли стали подобны Бессмертным? – спросил Ханд.
— Нужно, чтобы Чары хотя бы частично исцелили Искажение, которым Моргот отравил всю плоть Арды. Это должны быть воистину великие Чары. Но мне и моим друзьям удалось их сотворить.
— И теперь Саурон боится, что вам удастся выполнить свой замысел? Исцелить это самое Искажение?
— Да нет, — вздохнул Кэлебримбор и с трудом повернулся на соломенной подстилке, — дело не в этом. Саурон слишком хорошо знал нашу работу, а его могущество далеко превосходит наше. Он сумел создать Кольцо, которое стало… если хочешь, королем всех Колец. Замыкающим звеном. Вот только это Кольцо работает так, как надо Саурону – и все Кольца, кроме тех Трех, которые я сделал сам, тоже.
— Вот оно что… — ахнул Ханд. – И что же теперь?
— Теперь… теперь Саурону нужны все остальные Кольца. Замкнутая цепь. Девять, как я понимаю, у него. Но остальные я спрятал – а он пытается выведать, где они.
Ханд вздохнул.
— Да, не повезло тебе… Попался, как говорится, как лещ в невод. Ну да ладно, что ж теперь. Остается только молчать да надеяться, что однажды Саурону все это надоест.
Кэлебримбор усмехнулся этой нехитрой мудрости.
— Больно… Единый, как же больно…
Кэлебримбора притащили в камеру после особенно изматывающего допроса. На этот раз над ним измывались почти двое суток. Зрение эльфа заволакивала кровавая муть, в которой проступали то оскаленные орочьи рожи, то взлетающий кнут, то холодные бездонные глаза Саурона.
Ханд смачивал водой тряпку, оторванную от собственной рубахи, и прикладывал ее к пылающему лбу эльфа.
Кэлебримбор бредил. Вот орки исчезли, и перед глазами встало лицо Артанис. На ее руке мерцало Кольцо Вод. Принцесса водяного края, златоволосая дочь Тириона и Альквалондэ, куда же тебя забросила судьба… Неважно. Все это сейчас неважно. Саурон озверел. Еще два или три таких допроса, и он прикажет меня убить… Но ты – живи. Живи, любимая, и озаряй несчастное Средиземье своим теплым сиянием. И если Нэньа хоть немного поможет тебе в этом, вечное Ожидание в Мандосе покажется мне радостным и легким…
Ханд поднес воду к губам Кэлебримбора. Эльф отпил. В голове немного прояснилось, кровавая муть отступила от глаз.
— Ханд… послушай… я скоро умру, я знаю… Я ничего не скажу Саурону, и он меня убьет. Но ты – ты, возможно, выйдешь отсюда… Если Саурон тебя до сих пор не убил, а по сути, ему ничего от тебя не надо, наверно, у тебя есть шанс… Могу ли я попросить тебя об одной вещи?
— Конечно, можешь. Только не говори так, Кэлебримбор. Тебе сейчас больно, плохо. Не поддавайся боли, не поддавайся отчаянию. До тех пор, пока ты борешься, надежда есть. Помнишь, как в той вашей «Песни об освобождении»?
Кэлебримбор улыбнулся.
— Да, ты прав… но все же, это очень важно, а больше мне попросить некого… Саурон сам не понимает, какую великую услугу он оказал нам, эльфам, посадив тебя в эту камеру. Если ты сможешь выбраться… доберись до Линдоринанда, это к востоку от хребта Хитаэглир, напротив Эрегиона… и передай Владычице Галадриэль, что Семь Колец спрятаны в тайнике в пещерах пика Оссель…
— Хорошо, если смогу, передам, — сказал Ханд. – Но все же ты, Кэлебримбор, не спеши умирать, ладно? Ну-ка, выпей еще воды…
Через день дверь камеры распахнулась.
Вошли трое людей: один, с ключами – по виду офицер сауроновой армии, и двое солдат.
— Там орков кормить нечем, — распорядился офицер, — одного из этих велено отправить на жратву.
— Которого? – покорно спросили солдаты. Офицер посмотрел на грязных, онемевших узников.
— Левый-правый, левый-правый… Вот этого, — он указал на Ханда.
— Ханд!!!
Кэлебримбор рванулся – откуда только силы взялись. Цепи завизжали так, будто вот-вот разлетятся, но металл выдержал.
Вастак истошно вопил, пока его выволакивали из камеры, и цеплялся за цепи, но против двух здоровенных солдат ничего не мог сделать.
Кэлебримбор остался один, в темноте и отчаянии.
На этом допросе, кроме привычных орков, присутствовал еще какой-то человек. Он молча сидел на скамье у стены, его лицо было в тени и прикрыто восточного типа покрывалом, обмотанным вокруг головы. Сидел он совершенно тихо, и через несколько минут после начала допроса Кэлебримбор про него забыл – эльфу стало не до безмолвных свидетелей.
В какой-то момент истязаемый, измученный болью эльф крикнул Саурону:
— Ты никогда не найдешь Семь! Я умру, но не скажу тебе, где они!
— Ты уже все сказал, — прозвучал вдруг удивительно знакомый голос.
Кэлебримбор обернулся. Человек, сидевший с начала допроса у стены, встал и откинул покрывало, по вастацким обычаям закрывавшее лицо.
— Ханд! – изумленно выдохнул эльф, увидев того, по кому так горевал в последние дни в одиночестве.
— Нет, меня зовут немного не так, — ответил человек. Сейчас он был одет в дорогой бурнус из теплой ткани, кожаные штаны и сапоги. Голову его укрывала шерстяная повязка, вышитая темным бисером. На лице и в движениях не было ни малейших признаков каких-либо телесных повреждений. – Повелитель, — сказал вастак, оборачиваясь к Саурону, — эльф назвал мне местонахождение Семи. Я без труда сумею разыскать их. Мои исследования показали, что надежных пустот в толще пика Оссель не так уж много. Через несколько дней Кольца будут у тебя.
— Предатель! – бросил Кэлебримбор голосом, полным яда и горечи. Ученый вастак спокойно развернулся и посмотрел на эльфа.
— Нет, — сказал он, и в его голосе не было ни торжества, ни злорадства, только спокойствие, — это ты предатель. А я всего лишь служу Повелителю.
В зале прозвучал низкий бас Саурона:
— Ты хорошо мне служишь, Кхамул.
Кэлебримбор увидел, как одно из Девяти легло в руку вастака.