Глаз Бури

Сердце сгорало больной звездой,
Сердце не знало судьбы иной,
Кроме безумной войны с судьбой -
Смерть так легко прекратила бой...
Что же теперь с тобой?

Мартиэль

Странны пути Изумрудного Сна. Некоторые тропы, в начале пути неотличимые от остальных, исчезают, истаивают под ногами, оставляя путника среди непроходимого леса. А потом вдруг и сам лес начинает таять, как будто затуманивается зрение; а когда усилием воли картинка возвращается в резкость, она оказывается уже совсем другой. Как будто Изумрудный Сон соприкасается с иными сферами, иными планами других планет...

Малфурион стоял в центре урагана. Он слишком часто оказывался в самом сердце бурь, чтобы не узнать, куда его вынесло из странного места, где истончалась, переходя в иную, реальность Изумрудного Сна. Стоял - в том смысле, что ноги его чувствовали опору; но могучий циклон несся с невероятной скоростью, и перед глазами Малфуриона сменялись, как в гигантском калейдоскопе, картины иного мира.

Мир был совершенно непохож на что-либо привычное друиду. Здесь не было ни лесов, ни льдов, ни даже пустынь. Куда ни посмотри - кипение алой лавы, время от времени вздымающейся над поверхностью планеты раскаленными горами. Должно быть, самый воздух тут раскален... но Малфурион не чувствовал ни духоты, ни жары. У Изумрудного Сна странные свойства... но полноте, сон ли это еще? И если да - то уж точно не изумрудный. Расплавленная планета играла всеми оттенками алого, рыжего и золотого, с небольшой примесью бурого и черного. Какой жар раскалил ее? В тревожном, полном набухших туч небе светило небольшое, неяркое солнце, бессильное даже опалить поверхность мира.

Картина перед глазами Малфуриона ни на секунду не оставалось неизменной. Яростный, но явно оберегавший его ураган летел над раскаленной планетой, в небе мчались толстые грозные тучи, языки лавы переплетались и перетекали друг в друга, образуя эфемерные, но отчетливые формы рельефа; как будто кто-то, чья воля угадывалась за происходящим, играл материей этого мира, создавая и пробуя различные облики материков и островов, моментально переходя от одного ландшафта к другому, не останавливаясь ни на одном, ища новые и новые варианты в бесконечном поиске совершенства.

Друиду понадобилось всего несколько секунд, чтобы все это разглядеть и успокоиться. Странно, но... в свистопляске образов было что-то знакомое. Что-то удивительно близкое - ближе размеренного покоя Изумрудного Сна, ближе друидского могущества, ближе грозной силы повелителя молний. Что-то безмерно пугавшее мудрого друида, хорошо понимавшего, что избранная им размеренная мудрость - всего лишь половина его души. А вторая половина - она была такой, как этот ежесекундно изменяющийся мир: тревожной, беспокойной, вечно стремящейся к чему-то большему, не смирявшейся ни с какими рамками, ни с какими навязанными условиями. И звали эту вторую половину...

Имя проклятого и отвергнутого брата сорвалось с его губ помимо воли. Он отрекся от него, понимая, что отрекается от части собственной души; понимая, что кипящая бунтарская сущность Иллидана в любую минуту может захватить его и лишить всего, чего он добился размеренной, терпеливой мудростью друида; и что он будет счастлив в бушующем урагане - это-то его и пугало всю жизнь...

Он стоял рядом - такой, каким был когда-то в древние времена: гибкий, как хлыст, еще не раздавшийся в плечах, с озорной улыбкой и дерзкими золотыми глазами. Малфурион растерянно посмотрел на юного брата и нерешительно поднес руку к собственной голове: не шутка ли это Ноздорму или кого-то из его стаи, не попали ли они в собственное прошлое? Но голову друида по-прежнему украшали могучие рога, а борода закрывала грудь.

Иллидан усмехнулся: - Я подумал, что из всех моих обликов этот будет для тебя наиболее приятным. Старые воспоминания и все такое. Но если тебя это настораживает, давай я буду таким, каким ты меня запомнил. - Он раздался в плечах, стал крепче и тяжелее; лиловую кожу прочертила зеленая магическая вязь, лицо перечеркнула повязка, золотое сияние глаз сменилось зеленым, щеки и лоб прорезали глубокие морщины. Над роскошными волосами цвета полуночи поднялись тяжелые изогнутые рога, за спиной развернулись широкие кожистые крылья, ногти на руках превратились в когти, ступни стали раздвоенными копытами.

- Я не понимаю, Иллидан. Что происходит? Где мы? Как я сюда попал?

- Можешь не говорить очевидного! - нахмурился друид. - Ты прекрасно понимаешь, о чем я тебя спрашиваю.

- Я понимаю. А ты? - губы Иллидана исказила горькая усмешка. - Ты всю жизнь бегал от собственной сущности, Малфурион, так позволь себе хотя бы во сне, хотя бы ненадолго оказаться там, где ты только и можешь обрести покой: в центре урагана. Вспомни, наконец, что Ярость Бури - это не просто фамилия.

- Я этого никогда не забывал! - огрызнулся друид. - И в сердце бури я бывал куда чаще, чем ты можешь подумать.

- Я знаю, - вздохнул эльфодемон. - Ты у нас повелитель молний. - Он протянул руку к одной из пробегавших мимо туч, и она послушно раскололась, выпустив молнию. Иллидан взял ее в ладони, как притихшего зверька, и протянул Малфуриону: - Правда, она чудесна? Дарю.

Малфурион невольно поежился. Он умел вызывать грозу, умел приказывать молниям, но вот так не умел никогда. Это действительно было чертой Иллидана: играть с силами, которые должно почитать.

- Отпусти ее, - попросил друид. Иллидан развел ладони, выпустил молнию и махнул ей вслед когтистой рукой. Ослепительный росчерк поднялся к небесам и исчез в чреве очередной тучи.

- И все-таки объясни мне, пожалуйста, Иллидан: что это за мир, и что здесь делаешь ты? И почему ты так легко меняешь облики?

- Ну, последнее ты мог бы и не спрашивать, и сам прекрасно знаешь. На случай, если ты не помнишь - меня, вообще-то, убили. Материального тела у меня больше нет. Так что я принимаю такой облик, какой считаю нужным. Что же до того, что это за мир... - гигантские крылья Иллидана распахнулись. - Назови его резервацией, если угодно. Этаким мега-Аркатрацем. Здесь обитают те, кого их миры выплюнули, потому что не смогли прожевать. Хотя "обитают" - это не то слово...

- Вас здесь содержат, - сформулировал Малфурион. - Ты сам сказал - мега-Аркатрац. Межмировая тюрьма. Подходящее место для такого, как ты.

Может, друид ожидал, что эльфодемон обидится, но тот только усмехнулся:

- Ты сам не знаешь, насколько прав в своей последней фразе. Давай я тебе расскажу, как я сюда попал.

После гибели мне хотелось только найти уголочек в Круговерти Пустоты, забиться туда и забыться сном на пару веков. Но увы - в Круговерти властвует Легион, а Кил'джедену я был не меньшей костью в горле, чем светлым силам Азерота и Запределья. Ты просто не представляешь... но что сейчас об этом говорить. Важно то, что уголок-то я нашел, но прекрасно понимал, что долго прятаться мне не удастся. Так что сон не шел. И тогда я стал играть, просто чтобы занять разум. В смешные мысленные игры вроде камешков: составлял из них всякие хитрые комбинации сначала в четырехмерном пространстве, потом замахнулся на большее. Где-то на десятимерном варианте я решил, что чистая математика мне неинтересна, и добавил туда физики. Мои воображаемые частицы начали притягиваться и отталкиваться, пространство обрело температуру и давление, и я с интересом следил за получившимся танцем. Так я играл - не знаю, долго ли - когда меня обнаружил... некто.

- Нееет, что ты, - повел крылом Иллидан. - Даже не Аман'тул. Некто, стоящий за всеми этими смешными и мелкими играми титанов. Он предложил мне выбор: по-прежнему крутить камешки в воображении и ждать, когда за мной придет Легион, или приложить свои таланты в трудном и ответственном, но интересном деле. Я, разумеется, сказал, что выбирать нечего. И вот я здесь.

Нас тут пятеро, таких, как я. Главная среди нас - Геометрия. Ну, мы ее так зовем. Может, правильнее было бы Топология, но ты этого слова не знаешь, да и нам оно странно. При жизни, на своей планете она была величайшим математиком... и величайшей преступницей. Большего я не знаю. Здесь она заведует пространством и временем. Я - Энергия, воплощение и властелин всех взаимодействий, существующих в этом мире: от притяжения и отталкивания мельчайших частиц до той силы, что не дает планете улететь от звезды.

Еще двое среди нас - с одной планеты, ученый и его ученица-возлюбленная. Ты спросишь, в чем их преступление? Они происходят из очень странного мира: в нем преступлением считалась сама любовь. Согласись, что рядом с подобным моя биография выглядит милым пустячком. Я даже знаю их прежние имена: их звали Абеляром и Элоизой. Здесь они - Макромир и Микромир. Если мы с Геометрией отвечаем за взаимодействие объектов, то они работают с самими объектами, формируют и упорядочивают материю мира. Кстати, взгляни: мы как раз пролетаем мимо нашего с Макромиром новейшего проекта.

Из моря раскаленной лавы вздымалась гора. Еще горячая и полурасплавленная, она, казалось, прямо на глазах обретает форму. В полусглаженном, несформировавшемся еще рельефе угадывалось лицо, с каждой секундой становившееся немного четче: миндалевидные глаза, тонкий нос, изящно изогнутые губы... Малфурион ахнул и в гневе обернулся к брату, но гнев немедленно истаял. Пальцы Иллидана сжимали невидимый цветок.

- Вечно. Малфурион, сам подумай: если десять тысяч лет в подземелье, превращение в демона и отвержение не заставили меня ее разлюбить, то разве сможет это сделать какая-то жалкая смерть? - Иллидан улыбнулся. - Можешь не ревновать. Мне уже не вернуться в Азерот, не воплотиться, не коснуться ее руки. Но ее образ провел меня через все муки, и он останется со мной навсегда - чем бы я ни стал и что бы ни делал. Для будущих жителей планеты эта гора будет святыней, они сочтут ее изображением некоего высшего существа. А ты ведь знаешь, что богов создает вера. Тиранда станет богиней этого мира.

- Но если боги - создания веры, то кто тогда вы? Ты и твои... коллеги?

- Нам до богов далеко, - покачал рогатой головой Иллидан. - Мы по происхождению всего лишь смертные гении, нам никто никогда не поклонялся и не молился. Мы предпочитаем называть себя демиургами.

Малфурион чувствовал, что в голове у него что-то со скрипом поворачивается. Мир, который формируется у него на глазах, и создают его не титаны или иные высшие существа, а духи смертных, отвергнутых в своих мирах...

- Какой же мир может создать компания преступников, пусть даже гениальных?

- Надеюсь, что неплохой. Если только это будет в наших силах, мы постараемся, чтобы наши судьбы в этом мире не повторились. Но миротворчество - очень сложная штука. Так много переменных и вероятностей, никогда не знаешь, что получится из следующего акта творения... но в этом-то и вся прелесть!

- Ну хорошо, допустим. - Малфурион покачал головой. - Но ты сказал, что вас пятеро, а назвал пока только четверых. Кто пятый?

- Ооо, его судьба покошмарнее всех наших, вместе взятых. Он был сыном величайших волшебников своего мира и превосходил талантом обоих родителей. Но с самого рождения он оказался разменной монетой в политической игре. Его отец подменил им принца, рассчитывая, что таким способом получит сына-короля. Приемные родители ненавидели и боялись подкидыша, родной отец его использовал, а родная мать... в конце концов убила. Ему было восемь лет, когда он умер, но он успел доказать, что умнее, талантливее и проницательнее даже тамошних высших рас. Без его сообразительности у того мира не было бы будущего. Его именем было слово, которое на его родном языке означало "Проклятие". (*)

- И ты думаешь, что подобная личность будет способна на что-нибудь конструктивное?

- Я в этом уверен. Макромир и Микромир, всю жизнь мечтавшие о детях, взяли его в семью. Он, конечно, нелегкий ребенок, но у его приемных родителей хватит любви... а у него еще есть достаточно времени, чтобы повзрослеть.

Иллидан посмотрел на брата с удивлением - как можно задавать такие дурацкие вопросы.

Друид опять покачал головой. Масштабы происходившего превосходили его воображение. Он, конечно, немало сделал в своей жизни, но по сравнению с тем, чем сейчас занимался его брат, это выглядело такой мелочью...

Малфурион озадаченно посмотрел на брата. Он всегда играл с тем, с чем играть нельзя... оказывается, такие и становятся демиургами? Те, кто способен одним словом зачеркнуть ненависть десяти тысяч лет? Друид всегда мог сказать, когда его брат лжет, а когда говорит искренне - и не мог припомнить ни одного случая, чтобы Иллидан солгал ему. И сейчас он тоже говорил то, что чувствовал.

- Я всегда любил тебя, Малфурион, даже тогда, когда ненавидел. Ненависть давно потеряла для меня значение, а любовь... вечна.

Друид почувствовал, что под веками жжет. Ну вот как Иллидан может так говорить, уничтоженный страхом и ненавистью - в том числе и его собственными? Малфурион понял: что бы он ни сказал в ответ, это будет мелочно и жалко перед великолепием негаснущей братской любви. Только слова "я тебя тоже люблю" могли бы стать вровень. Но друид не был готов их произнести.

- Кто знает? - пожал плечами Иллидан. - Может, и увидимся, но вряд ли скоро. Но мы ведь всегда вместе, брат. Ты - моя вторая половина. Как и я - твоя.

- Ты прав. - Только это им и осталось. - Ты можешь вернуть меня обратно в Изумрудный Сон?

- Ты вернешься туда, как только я уничтожу Глаз Бури. Передавай привет Тиранде. И... можно тебя кое о чем попросить?

- Дай ей ребенка. Она мечтала об этом всю жизнь. Вы еще успеете до окончательного старения.

Малфурион вспыхнул. Но Иллидан опять был прав.

- Хорошо. - Он неожиданно добавил: - Хочешь, мы назовем его твоим именем?

- Ни в коем случае!!! - взмахнул рукой эльфодемон. - Как вы лодку назовете, так она и поплывет. Ты хоть помнишь, что означает мое имя на староэльфийском? "Против всех". (**) Так я всю жизнь и прожил. Нет уж, назовите каким-нибудь благоприятным имечком, и пусть ничто не связывает юного и чистого принца эльфов с проклятым Предателем. С меня хватит самого наличия племянника от Тиранды... раз уж с сыном не сложилось.

- Мы зовем его Зинтрис. А как назовут будущие жители - никто не знает.

- Как хочешь. - Иллидан мягко улыбнулся. - Прощай, Малфурион.

Его образ потерял четкость, стал полупрозрачным и расплылся вместе с образом рождающегося мира. Малфурион, моргнув, шагнул вперед, в калейдоскоп мерцания и вихрей... и снова очутился на знакомой тропе Изумрудного Сна.