Русалки в Сапри

Правильно говорили древние философы, что жизнь как слеза на реснице. Еще несколько дней назад у меня были любящие родители, я учился в математическом лицее в Милане, участвовал в опенсурсных проектах наравне со взрослыми, и готовился поступать в университет через год, и сдать экзамен на яхтенного рулевого где-нибудь в конце мая.

И тут всё рухнуло. Вылетевший на встречную полосу внедорожник и нету у меня больше родителей. Чуть в приют не загремел за два года до совершеннолетия. Хорошо что где-то на Чилентском берегу у мамы была сестра, тетка Катерина, жена рыбака. Она примчалась в Милан, взяла на себя хлопоты по поводу похорон и объяснения с властями, подала заявление на опеку и увезла меня к себе в Сапри.

Поначалу Сапри показался мне проклятым местом, наполненным тленом и запустением, вроде лавкрафтовского Иннсмаута, тем более что прямо на набережной гордо возвышался какой-то полуразрушенный лодочный сарай, на котором красовалась весьма неплохо нарисованное граффити готическим шрифтом «Тайный Орден Дагона».

Но постепенно я стал немного приходить в себя и осознавать что как-то жить надо, и смерть родителей не отменяет необходимости поступать в университет.

Только вот на жизнь придется зарабатывать самому. У тетки Катерины и ее мужа, Джузеппе, свои дети есть. Росарио, старший, мой ровесник. Помнится еще когда-то в прошлой жизни, год назад, он приезжал в Милан на какие-то соревнования по скоростному плаванию, и я ему показывал город.

Теперь он мне показывает свой родной город и окрестности, благо в школу мы ходим в один класс. Сапри потихоньку превращается в моих глазах из жуткого инфернального места, сложенного слепящим на солнце белым камнем в уютный провинциальный городок, уютно устроившийся в долине между невысоких гор на берегу чистой лазурной бухты, где все всех знают, где есть достаточно интересные архитектурные сооружения, например башня обсерватории или маяк Фортино.

Даже школа не казалась мне такой ужасной, как я думал во время переезда. В Милане я учился в престижном физико-математическом лицее, куда можно было попасть только после вступительных экзаменов, да и обучение стоило немалых денег, и ожидал, что в обычной школе, тем более провинциальной, четыре пятых класса будут раздолбаями, которым ничего не интересно, кроме девочек и футбола, а учитель будет, зримо страдая от тупизны учеников пытаться вдолбить в им в голову хоть что-то.

Но оказалось что тут все не так. Что с ребятами мне интересно, что на уроках истории разражаются жестокие диспуты, а искать в интернете интересные материалы здесь не только умеют, но и не стесняются этим умением пользоваться.

Хотя, зная своего двоюродного брата, мог бы и раньше догадаться. Но вот чего я не ожидал, что в классе Росарио будет пользоваться репутацией надежного, трудолюбивого, но не хватающего с неба звезд парня. В классе была компания ребят и девчонок, которую бы с радостью взяла к себе любая продвинутая школа любого крупного города. Понятно, что если в городе есть обсерватория, дети её сотрудников будут иметь достаточно неплохое семейное воспитание. Можно ожидать того же от семьи главврача местного госпиталя (впрочем его дети, двойняшки, учатся на класс старше), но почему-то в этой же компании дочь хозяйки морской фермы или сын хозяйки дайвинг-клуба. А с сыном фермера-скотовода мы тут как-то зацепились языками по поводу статистики и оказалось что он в этом разбирается как бы не лучше чем я. Он ведет на родительской ферме родословные всех коров и быков, а для этого, оказывается надо очень неплохо знать математику.

Если в Милане мои попытки не просто участвовать в волонтерских проектах, а как-то зарабатывать на этом деньги, вызывали удивление, то здесь половина подростков моего возраста помогает родителям. Росарио ходит с отцом ловить рыбу, Морган Стонетти работает в дайверском клубе своей матери, морскую ферму нашей соседки, тети Лючии, вообще по-моему одни школьники обслуживают. А вот начнется туристский сезон, а у нас — каникулы, вообще все будут пахать полный рабочий день. Вот куда бы мне податься? Ну понятно сети тягать к дяде Джузеппе на мотобот меня всегда возьмут. А что-нибудь потолковее? На штурмана что-ли попробовать сдать. На яхтенного рулевого-то собирался. Но кто меня возьмет в 15 лет штурманом на коммерческое судно? Что-то не верится что даже родной дядя. Или найти подходы к сервису сельхозтехники? Современная техника набита всякими микроконтроллерами, компьютерными сетями и так далее. И судя по тому, что пишут на соответствующих ресурсах, программист бы там пригодился.

Впрочем, это я просто по программированию соскучился. Так получилось что мой десктопный компьютер остался в Милане. С собой я взял только самое необходимое. Был бы ноутбук, взял бы, а десктоп тащить... Кто же знал что в доме у дяди Джузеппе нормального компьютера вообще нет. Только планшеты всякие и телефоны. Вот и у меня только телефон. Читать и кино смотреть можно, а работать — нельзя.

Лариса, русалка

Выбегаю из класса, помахивая зажатым в руке рюкзачком. Ура, на сегодня занятия кончились, можно в море. Начало мая, вода уже прогрелась, ну по нашим, мермэнским¹ меркам, конечно. Можно будет поплавать без надоевшего за зиму гидрокостюма.

Но что-это я вижу? В коридоре стоит Росарио, и кого-то обнимает, причем не меня. Что за черт? Ага, это Марина. Ну, мурена подвалунная, что к моему парню клеишься? А, она не клеится, она плачется в жилетку. Ну это еще ничего. Как правило, если девушка воспринимает парня как подружку-подушку, то шансов на то что между ними возникнут отношения, отличные от дружеских, равны нулю. Но все равно перещелкнет у подруги что в голове, и уведет у меня парня. Хотя конечно, жилетку для изливания души она нашла лучшую на Чилентском берегу. Мой Росарио надежен как скала и прост как топор. Мой Росарио! А она тут ему футболку слезами мочит. Нашими едкими русалочьими слезами, 150 промилле соли. Ну вот почему док Сандро, когда приделывал нам крокодилью способность выводить соль из организма через слезные железы, оставил человеческие эмоции и плач как средство их выражения.

Но вообще подругу спасать надо. Она так рыдает, что обессоливание организма заработает. Её же после такого количества слез не меньше литра морской воды выпить надо. Заодно и парня от нее спасу. Я цепляюсь рукой Росарио за шею и шепчу ему на ушко:

— Потащили ее к Элизе, в бассейне отмачивать.

Когда Марина плавала в позе морской звезды в бассейне дайвинг-клуба Стонетти, таком кусочке бухты, отгороженном двумя пирсами и пленочной занавеской и слегка подогретом, из нее наконец удалось вытащить более-менее внятное объяснение того, что за вселенская катастрофа с ней случилась.

Как оказалось, все банально. Марину бросил парень. Она всю зиму гуляла с Бартоломео, сыном крупного фермера-скотовода. Какие-то общие интересы у них на почве фермерства образовались. Мама Марины держит морскую ферму, на которой работаем понемногу все мы, мермэны, и разводит форель и камбалу, не считая всяких мидий и устриц, а отец Бартоломео разводит коров и свиней. Барто у него там ведет генетические банки, поэтому постоянно таскается в госпиталь к доку Сандро на секвенсер с образцами.

— Понимаешь, — всхлипывала Марина, — он тут завел речь о том, что мы когда-нибудь поженимся, заведем детей и все такое. Я спросила, согласен ли он, чтобы его дочери были русалками. Он сказал, что это мы еще посмотрим, чьи гены сильнее будут. Я говорю: ну, мол пошли к доку Сандро, отсеквентируем твой геном и на компьютере промоделируем. Он: а тебе не жалко на такую ерунду деньги тратить? Я: если я скажу доку Сандро, что собралась от тебя детей рожать, он отсеквентирует твой геном бесплатно. А он спрашивает про мой. Я и говорю, мой у него и так есть, он же его программировал. И то что реально получилось, тоже есть, ещё со времен до рождения, надо же было проверить, что модификация прошла как надо. И вот тут Барто перекосило. Он убежал и с тех пор со мной не разговаривает.

Н-да, наш общий мермэнский цинизм, приплюсованный к марининому собственному, проистекающему из любви к биологии, это что-то. Мы класса с пятого, когда Женевьева утащила из папиного шкафа книжку про детей морского царя и мы все её прочитали, хвастаемся перед одноклассниками что-де у нас, русалок и мермэнов нет бессмертной души.

Похоже, добрый католик Бартоломео в это, наконец поверил.

Но лучше уж так, чем потом. Хотя я, как атеистка, уверена что и у самого Барто бессмертной души тоже нет.

Марина между тем продолжала свою сбивчивую исповедь:

— Я думала что он все время с живыми существами возится, так мы будем друг друга понимать. А он, он, почему-то не чувствует себя частью природы, как мы...

На этом месте я поняла, что ей хватит плакать, надо отвлечься. Схватила за шкирку Лэсси, которая по обыкновению нежилась на солнышке на краю бассейна, мешая всем ходить, и спихнула её в воду. Ох, ну и брюхо себе эта тюлениха отъела. Весит, наверное, столько же, сколько я.

Тюлени не любят слишком теплую воду, поэтому спихивание в подогретый бассейн Лэсси не понравилось. Она шлепнула ластом по воде, и обдала меня с ног до головы. Спасибо, милая, но я предусмотрительно успела переодеться в купальник.

Потом она подплыла к хозяйке и стала тыкаться в неё носом. Мол хватит тут без дела болтаться, пойдем в заливе поплаваем.

Марина оживилась, подплыла к краю бассейна за хвостом. И мы втроем, я, Марина и Лэсси, поднырнув под не доходящую до дна четвертую стену бассейна, обращенную к морю, уплыли в залив.

Эх, я тоже хочу ручного тюленя. К сожалению, в прошлом году доку Сандро удалось добыть только трех тюленят. Один достался его собственным детям, один детям дока Паскаля, а третья почему-то Марине. А мы с Адриано остались ни с чем. Впрочем, док Сандро обещал, что этим летом его знакомые из Упсалы добудут еще нескольких тюленей.

А то наши средиземноморские тюлени-монахи как-то великоваты для домашних любимцев — вдвое длиннее и в четверо тяжелее человека. Лошадь, а не собачка.

Ну ладно, хватит пережевывать неприятные мысли. Я уже в море. Причем без гидрокостюма. Надо сливаться с ритмом волн, ловить всей кожей звуки глубины, вдыхать соленый ветер...

Так, пока я тут размышляла мы уже почти пересекли бухту и добрались до того буйка, где у марининой мамы устроены глубоководные садки для форели. Надо что-ли нырнуть, посмотреть как оно там, а то уже к середине месяца вода у поверхности может прогреться до 20°, а форель этого не любит. Придется ее переселять тогда сюда, на 50-метровую глубину.

Переворачиваюсь на спину и минуту делаю гипервентиляцию. Теперь можно идти на глубину. Несколько взмахов моноласта и я уже там, где из темно-синих сумерок выступают сетчатые вольеры. Марина следует за мной.

Здесь мы разделяемся и плывем в разные стороны. На противоположной стороне садков встречаемся и показываем друг другу поднятый вверх большой палец. Все OK, можно всплывать.

Марина уже вроде пришла в себя, и хочет показать что-то интересное у берегов Вилламаре. Это примерно две морских мили отсюда. Ну поплыли. В дайвинг-клуб возвращаемся на закате, усталые, но довольные.

Аркадио Карлуцци, школьник

В школе я оказался за одной партой с дочкой нашей соседки Лючии, Мариной. Обалденно красивая девчонка, черные распущенные волосы до лопаток, фигурой, конечно не фотомодель, но по-моему так даже лучше. Основательная такая фигура, крепкая. Хоть на кариатиду позировать. И тем не менее, не угловатая, очень плавные формы. Видимо, плаваньем занимается. Впрочем, тут похоже все летом из моря не вылезают.

Росарио так вообще чемпион Италии среди юниоров по подводному плаванию.

Поначалу я ее немного стеснялся. Но потом случилась контрольная по математике. Контрольная была в общем, простая. Я свой вариант решил, и тут заметил что Марина выстукивает по столу азбукой Морзе CQ MRN NC VR2 EX3. NC это, понятно, November Charlie, код Международного свода сигнала «терплю бедствие», VR2 EX3 — вариант 2, упражнение 3. А MRN — сокращение от «Марина». Интересно, на чью помощь она рассчитывает. Конечно, тут они через одного рыбаки, и наверное, азбуку Морзе помнят, а то и коды МСС. Но кто у нас тут в классе лидер по математике? Женевьева разве что. Это тоже очень красивая девчонка, похоже, француженка, причем откуда-нибудь из Бретани, как бы не валлонка. Её семья вроде к морю отношения не имеет. Папа — астроном, мама — держит лавку туристических товаров. Они с Мариной вроде как подруги.

Но CQ это обращение «Всем, кто меня слышит» Значит могу и я ответить. Выстукиваю по столу. MRN AKD SEE PPR ON TBL и начинаю на листочке бумаги, лежащем на столе, рисовать формулы для ее варианта.

В общем, контакт установлен. Из школы мы шли вместе, благо мы соседи, Росарио учесал прямо после уроков в порт на отцовский мотобот. Я рассказывал ей какую-то ерунду про жизнь в большом городе, и все пытался разговорить её.

Почему-то почти все, что можно было рассказать про Милан было ей совершенно неинтересно. А вот когда я упомянул про свои занятия парусным делом, тут же нашлись общие интересы. Мы чуть не поссорились, обсуждая преимущества уишбона перед традиционным гиком по нижней шкаторине. Я тут скорее сторонник традиционного рангоута, и считаю, что все эти нововведения второй половины прошлого века от лукавого.

Как-то мы сползли со скользкой темы и стали обсуждать ощущения, которые испытывает человек, оставшись наедине с морем и ветром, без рокочущих моторов, шипящих баллонов и прочих атрибутов технической цивилизации. Я упомянул недавно прочитанную книгу фридайвера Жака Майоля Homo Delphinus, и тут она сделала стойку:

— Ну да. — Пожал плечами я. — И Кусто много чего читал. И Чичестера.

— Майоль это нечто особенное. Кусто просто исследователь, первооткрыватель. А Майоль это песня моря, почти религия.

— Так ты увлекаешься фридайвингом? — догадался я.

— Не то чтобы увлекаюсь, я им живу. А увлекаюсь я морской биологией. И надеюсь сделать из этого профессию.

(Ах да, подумал я. У нее же мама — хозяйка морской фермы.)

На следующий день мы с ней договорились пойти на танцы, которые происходили на набережной.

Туда мы попали не вместе, а по отдельности. Потому что мне-то что, в чем в школу хожу, в том и на танцы. У меня здесь нет особо богатого гардероба. А девушке хочется принарядиться. Хотя я бы на месте учителей её в том платье, в котором она в школу ходит, на уроки бы не пускал. Это не для школьницы платье, а для взрослой, уверенной в себе женщины. Вести урок в таком можно, только лучше в младших классах, а то вся мужская половина класса будет смотреть не на доску, а в декольте учительницы.

Что удивительно, мои одноклассники никак не реагируют на эту, так и прущую потоком женственность. Возможно, уже получили по паре пощечин крепкой ладошкой. Или уж не знаю. Примерно такая же и Женевьева, и подруга Росарио Лариса. Впрочем, с ней как раз все понятно. Мало кто из класса решился бы познакомиться с кулаками моего двоюродного братца.

А у Марины и Женевьевы вроде постоянных ухажеров нет.

Ну вот наконец, девушка, занимавшая мои мысли, появилась. Возникла откуда-то из-за моей спины, хотя я устроился так, чтобы видеть вход на танцплощадку со стороны набережной. Одета она была в длинное, до щиколоток белое кружевное платье, по которому волной струились ее черные роскошные волосы, почти до пояса, свободно распущенные.

Нельзя сказать, чтобы она весь вечер танцевала только со мной, а я — только с ней, но мне хватило, чтобы понять что между нами что-то есть.

После танцев я собрался ее проводить, но она сказала:

— Ты думаешь у меня там не найдется во что переодеться?

— Не-а, рассмеялась она. — Не проводишь. Ну пошли хотя бы до линии прибоя проводишь.

Никакого прибоя, правда, не было. Дул легкий вечерний бриз, прямо с берега и море только слегка колебалось у края пляжа.

Марина скинула бальные туфельки и пристегнула их к своему кожаному рюкзачку. После чего босиком пробежала через неширокий песчаный пляж.

Здесь в море выдавался небольшой бетонный пирс — то ли для лодок, то ли для того, чтобы волнами не уносило пляжный песок.

На берегу рядом с ним лежала доска для виндсерфинга и парус.

— Помоги, — скомандовала Марина, и, ухватившись за нос доски, потащила его в сторону пирса. Я взялся за корму и мы вместе спустили доску на воду.

Она прямо в бальном платье вскочила на нее, неуловимо-привычным движением выдернула из воды мачту, поймала парусом бриз и, набирая скорость, ускользила куда-то в сторону южного края бухты.

Я так и остался стоять на берегу с разинутым ртом. Я еще не видел, чтобы на виндсерфе ходили в обычной сухопутной одежде, тем более в бальном платье. Это какое же чувство воды и ветра надо иметь, чтобы быть уверенным что не кувырнешься...

Витторио Маркезе, программист

Хорошо, когда проект сдан и деньги получены. Денег за этот правительственный контракт я загреб столько, что можно года два не думать о добыче хлеба насущного. Столько я, конечно, не выдержу, ввяжусь во что-нибудь из чистого интереса.

Но пока можно вволю поплавать в море, полазить по каким-нибудь горам.

Одна беда, наш проект был жутко секретным, и за ним якобы охотятся разведки всех враждебных и не очень стран. Поэтому наша служба безопасности убеждена, что стоит мне поехать, например, в Хорватию, там в меня моментально вцепятся злые усташи. Малабарский берег тем более не светит, не говоря уж про Хайнань. В общем, мне настоятельно рекомендовано не покидать пределов Италии по меньшей мере лет пять.

Впрочем, если служба безопасности создала мне проблемы, пусть сама их и решает. Беру телефон, звоню шефу СБ уже бывшего моего проекта, с которым у меня были вполне неплохие отношения. Криптограф безопаснику друг, товарищ и брат.

— Слyшай, тут такое дело. Ваша служба ведь знает всё. Может быть подскажешь куда можно было бы податься не покидая пределов нашего сапога, чтобы вволю понырять в море. Где-нибудь в Апулии или Кампании?

— Знаешь, Вит, есть такое место. Один мой старый сослуживец, майор Риозо, вышел в отставку лет десять назад и поселился в городке Сапри. Это самый крайний юг Кампании. Так вот по его рассказам, это самый что ни на есть рай для дайверов. Местные дети, включая его собственных, из моря там круглый год не вылезают, чуть ли не русалочьи хвосты отрастили.

Вот тебе его телефон, скажешь что от меня, думаю он тебе поможет найти хорошее жилье в этом городе. Тебе же надолго, значит в отеле селиться не резон, лучше у кого-то из местных комнату снять. Они там все всех знают, ну ты понимаешь, провинция.

— Я кажется определился с местом отдыха, — напечатал я в окне чата своей знакомой журналистке Виоле Ларетти.

— Все-таки на Малабар накопил? — поинтересовалась она.

— Денег-то мне хватило бы, но есть резон не покидать Италию. Так что поеду в Сапри.

— Сапри? А ты не боишься что тебя там русалки утащат?

Я набрал в поисковой строке открытого рядом браузера запрос «русалки Сапри» и получил кучу рекламных объявлений о каком-то там фестивале русалок, который проводится в этом городе уже далеко не первый год. Порывшись немного я нашел фотографии с предыдущего фестиваля. Действительно съезжаются в город люди которым нравится играть в русалок, надевают моноласты с конусом вроде юбки, закрывающим ноги, и в таком виде плавают.

— Русалки там вроде ничего, симпатичные. Я согласен, чтобы такие утаскивали. Тем более что до фестиваля еще два месяца. Я за это время там освоюсь, и сам буду знать куда там положено симпатичных девушек утаскивать.

Виола успокоилась. Вероятно, она представляла себе эту картину лучше меня, и упоминание о русалках было всего лишь дежурной шуткой.

Теперь я решил посмотреть что творится на канале IRC debian-italian. Там все обсуждали судьбу Аркадио Карлуцци, который недавно пропал изо всех онлайн-тусовок open source. Как удалось выяснить доброхотам, Аркадио был ещё школьником (хотел бы я в таком возрасте иметь такой серьезный вклад в парочку проектов, которыми пользуются миллионы людей по всему миру). И когда случилось какое-то несчастье с его родителями, его забрала к себе тетка, живущая где-то далеко на юге, в глухой провинции.

Ну не может быть такого, чтобы в глухой провинции не было интернета. Это в четвертом десятилетии XXI века-то. С другой стороны если у парня действительно погибли родители, а через год ему поступать в университет, то может и правда сейчас не до онлайн-тусовок и работы в опен-сурс.

Через день вечером я уже сходил с автобуса напротив железнодорожного вокзала Сапри. В пятницу вечером, да в прекрасную майскую погоду, можно ожидать что народ из Неаполя рванет во все стороны. Но автобус, отходивший из города после обеда, был достаточно свободным.

Автобус прибывает в довольно неудобное время, когда у большинства людей еще рабочий день. Поэтому Риозо попросил меня поймать его в дайвинг-клубе Стонетти.

Дайвинг-клуб я нашел без малейшего труда, городок маленький, а бывшие спецназовцы умеют внятно объяснять дорогу. За стойкой в дайвинг-клубе сидел мальчишка лет пятнадцати-шестнадцати и оживленно стучал по клавишам чего-то, скрытого от посетителей стойкой. Судя по всему с кем-то в чате переписывался. Услышав звон китайского колокольчика присоединенного к двери, он поднял голову. Он был не слишком похож на типичного итальянца. Судя по всему, в нем была примесь крови какой-то более южной расы, но ни на бербера, ни на араба он не похож.

— Добрый вечер, синьор, — приветствовал меня он. — Морган Стонетти к вашим услугам.

— Могу ли я увидеть майора Риозо, — спросил я, ответив на его приветствие.

Юноша схватил трубку воки-токи и, нажав тангету, быстро сказал: Третий, первому! Дядя Карло, тут твой шпион пришел.

— Ну, — слегка замялся тот. — Сегодня с утра дядя Карло сказал что вечерним неапольским автобусом должен приехать человек по рекомендации его старого сослуживца. Войдя сюда, вы назвали его майором. Значит вы человек из тех служб, где дядя Карло служил. Но на спецназовца у вас физподготовка не тянет. Так что значит разведчик.

— Тут вы, синьор контрразведчик, слегка промахнулись. — усмехнулся я. — на самом деле я абсолютно штатский программист. Просто пришлось работать вместе с полковником Джарио, ну он естественно называл своего старого сослуживца по званию, вот я так и запомнил.

В этот момент в комнату вошел майор Риозо. Посмотрев на него я понял, что если Морган судит о физподготовке спецназовцев по майору, у меня и правда нет шансов. Он был одет в футболку и спортивные штаны и мускулатура у него через эту одежду заметно выпирала.

— Морган, ты не знаешь, Марина с фермы когда возвращается? — спросил он.

— В воскресенье вечером, — ответил тот. — Она подалась опять учитывать дикую рыбу, так что дома ночевать не собирается.

— Незадача... — пробормотал себе под нос Риозо. И, обращаясь ко мне, объяснил. — Я договорился о комнате для вас с Лючией, и думал если ее дочь в ближайшее время появится здесь, попросить ее проводить. Но не сложилось. Ладно, у меня рабочий день через полчаса кончается. Сам провожу. А пока давайте вас познакомлю с хозяйкой клуба. Если вы тут собираетесь дайвингом заниматься, все равно имеет смысл с нашим клубом иметь дело. Оставляйте вещи здесь, и пойдем.

Карло провел меня через пару каких-то комнат и мы вышли на террасу, обращенную к морю. По обе стороны этой террасы в море уходили два пирса, и получился почти что бассейн, огороженный этими пирсами. В нем даже плавали линии поплавков, разделявшие плавательные дорожки. Но вот вместо четвертой стенки открывался морской простор.

«Как-то холодновато сейчас для купания в открытом море», — подумал я, и, как бы невзначай опустил руку в бассейн. Вода оказалась неожиданно теплой, градусов двадцать пять. Видимо, четвертая стенка у бассейна все же была.

На одном из пирсов женщина средних лет, опустившись на корточки инструктировала кого-то, бултыхающегося в бассейне.

Взглянув на нее я понял, что за странную примесь я приметил в юноше на ресепшне. Женщина была чистокровной полинезийкой или гавайкой, а Морган явно был её сыном.

— Это Элиза Стонетти, хозяйка этого клуба, — представил её майор. Когда она оторвалась от своего ученика, представил и меня:

— А это Витторио, фридайвер-любитель, которому нашу бухту рекомендовал один мой старый сослуживец.

В этот момент у правого пирса, почти на середине длины бассейна всплыла светловолосая женская голова.

Откуда она тут взялась? Мы с Карло торчим тут уже минут пять, и я вроде довольно внимательно слежу за бассейном. Не может же быть, чтобы она всё это время просидела на дне.

Девушка ухватилась руками за край пирса, и красивым жимом вышла на него, и уселась, вытянув ноги, вернее то, что было вместо них.

Вот так я и увидел первую русалку в Сапри. На девушке был надет верх от достаточно фривольного купальника бикини, скорее подчеркивавший, чем скрывавший ее бюст, а ниже пояса она была затянута в конус зеленого цвета, оканчивавшийся большой полупрозрачной лопастью.

Она расстегнула застежку-молнию на боку своего хвоста, и легко вскочила на уже нормальные человеческие ноги, оставив хвост валяться на полу.

Нет, вот она его подхватила и понесла куда-то к дому. Ага, тут на веревке сушится уже десяток подобных приспособлений от нежно-голубого и светло-серого до темно-зеленого.

Девушка, на вид ровесница Моргана, поздоровалась со всеми, с интересом посмотрев на меня, и исчезла в здании клуба. За те считанные минуты, которые она провела на пирсе, ее волосы волшебным образом высохли, и завились в кудряшки.

— А это Женевьева, — пояснил майор. — С морской фермы возвращается. Кстати, ее мама держит мастерскую, где производятся вот эти — он широким жестом показал на сушащиеся на веревке русалочьи хвосты, — и другие полезные дайверские приспособления.

— Я человек консервативный, — стал отнекиваться я. — и предпочитаю раздельные ласты для правой и левой ноги.

— Зря, — улыбнулась Элиза. — В моноласте умеючи можно плыть вдвое быстрее, чем в обычных ластах. В ластах вы хорошо если со скоростью два узла плыть будете, а в моноласте и четыре не предел. Вот эта молодежь, она махнула рукой в сторону клуба, имея в виду, похоже Моргана с Женевьевой, а может и ещё кого, кого я пока не видел, — обычных ласт практически не признает. Либо плавает с голыми ногами, если работает, скажем, на ферме, и надо цепляться ногами за что-нибудь, либо с хвостом.

— А Лара, — заметил появившийся на террасе Морган, — даже сеть с винта дядьки Джузеппе срезала в хвосте. Гораздо удобнее, все равно под кормой мотобота ногами хвататься не за что.

— Э-э, Мор, — повернулась к нему мать. А ресепшн ты на кого оставил?

— А там Джена. Она еще полчаса собираться и прихорашиваться будет.

— Иди туда обратно, а ей скажи что прихорашиваться надо в раздевалке, а не за стойкой.

После этого майор отвел меня в небольшую комнатку в клубе, где за большим столом, устеленным подробными морскими картами окрестностей, минут за двадцать рассказал где здесь что можно увидеть под водой.

Чувствуется, что он знал все это по личному опыту.

Наконец, настал час официального окончания рабочего дня. Элиза торжественно заперла входную дверь под вывеской, выпроводив туда сначала того клиента, которого получасом раньше учила пользоваться моноластом. И мы с майором покинули клуб через боковой вход «for staff only».

Идти оказалось недалеко, и вот уже мой спутник стучится в дверь типичного провинциального домика, двухэтажного, фасадом выходящего на улицу, и отгораживающего её от зеленого дворика.

Дверь открыла молодая женщина, которой я по первому впечатлению дал лет двадцать пять, на вид — типичная уроженка здешних краев. Одета она была в футболку с эмблемой Organic Food Association и потертые джинсы.

— Знакомьтесь, это Лючия, а это Витторио, — представил нас майор.

Лючия вообще-то гостиничным бизнесом не занималась, но в её доме пустовали две комнаты, которые она была не прочь сдать на не слишком продолжительный срок по хорошей рекомендации. Я ее вполне в качестве постояльца вполне устроил.

Майор был приглашен остаться на ужин, обмыть такое событие, как появление нового жильца, но предпочел откланяться, заявив что его жена и дети ждут.

Лючия показала мне комнату, куда я забросил рюкзак и сумку, и повела на кухню, где пригласила за стол.

Чай она себе и мне налила в одинаковые кружки, на которых с одной стороны была изображена русалка, а на другой — перечеркнутый клубень картофеля и по кругу надпись «ГМ — для людей, а не для корнеплодов».

Заметив мой интерес к этому странному лозунгу, Лючия пояснила:

— Это дочка прикалывается. Почему-то ей кажется, что моё участие в ассоциации органического земледелия нелогично. Хотя на самом деле сотрудничество с ней мне выгодно. А форель у меня и правда, немодифицированная.

Аркадио Карлуцци, школьник

На следующий день Росарио на перемене спросил меня:

— Если да, то что? — с вызовом в голосе спросил я. — Ты что, сам на нее претендуешь? — как я мог заметить, Росарио заглядывался больше на Ларису, маринину подружку, чем на Марину.

— Да нет, — пожал плечами двоюродный брат. — Мы с ней росли вместе и я ее скорее как сестру воспринимаю. Просто хочу сразу предупредить, чтобы потом когда неизбежно откроется, вам обоим плохо не было: Марина — русалка, креста на ней нет, она может пить морскую воду, а вместо собаки тюленя держит.

Я воспринял это как набор изощренных оскорблений и дело чуть было не дошло до драки, хотя Росарио меня на полголовы выше. Но в критический момент появилась виновница торжества:

— Тебя, — неожиданно добродушно усмехнулся Росарио.

— Меня?! — Марина хлопнула ресницами. — А вам не кажется, что стоило бы меня спросить, прежде чем решать, кто из вас...

— Да ничего мы не решаем, — продолжал с трудом сдерживать смех Росарио. — просто я рассказал Аркадио несколько фактов твоей биографии, а он решил что я обзываюсь, и кинулся защищать твою честь.

— Аркадио, — проворковала она таким тоном, что я чуть не расплылся по полу большой лужей, как мороженное в летний день, — ну разве он сказал хоть слово неправды?

— А как может быть правдой что ты русалка, держишь тюленя вместо собаки, пьешь морскую воду и креста на тебе нет?

— Ну что креста на мне нет, ты и сам прекрасно видишь, — Марина повела плечами.

Она была одета в платье с открытыми плечами и никакой цепочки на её шее действительно не было. Ни нательного крестика, ни подвески со знаком Зодиака, ни просто бус.

— Ну не католичка я. Поэтому крестик и не ношу. С Лэсси как-нибудь при случае познакомлю. Не приспособлены они, тюлени, для прогулок по городу, поэтому я, когда в городе, его оставляю у тети Элизы в дайвинг-клубе. А что я генно-модифицированный организм, пью морскую воду и вижу под водой без маски, это тебе придется поверить пока на слово.

Про генно-модифицированный организм Росарио ничего не говорил. Этот факт своей биографии Марина раскрыла мне сама. Поэтому я продолжил уточнять его слова:

— А зайди в лавку на Корсо Гарибальди, которую мама Женевьевы держит. Там этих хвостов на любой вкус и размер. Хотя, конечно, хороший моноласт надо по мерке делать. Но это, если захочешь научиться, тебе Женевьева быстро устроит.

И вообще Росарио просто немного завидует, что я плаваю быстрее его. Он вот весь из себя такой, чемпион Италии среди юниоров по скоростному подводному плаванию, а при этом в его родном классе есть несколько парней и девчонок, которые его на любой дистанции уделают.

— А чего же ты тогда сама в соревнованиях не участвуешь.

— Мне нельзя. У них же там в этом спорте всякий допинг-контроль и прочие методы отлова неспортивной конкуренции. Генно-модифицированным организмам в человеческом спорте делать нечего. Если там это заметят, будет большой скандал.

Витторио Маркезе, программист и фридайвер

На следующий день была суббота, и я решил отправиться впервые исследовать местные воды. По совету майора Риозо я начал с маленьких бухточек к югу от города. Одолжив у Лючии велосипед, я проехал по Нижней Тирренской дороге и, километрах в полутора южнее яхтенного порта, нашел серпантин, спускающийся почти к самому берегу моря.

Слезать к воде, конечно, пришлось по каменистому обрыву, но ничего, я даже велосипед спустил, чтобы с дороги его видно не было.

На дворе стоял май месяц, и я долго сомневался, достаточно ли теплая вода, чтобы долго плавать без гидрокостюма.

В конце концов я решился, и полез в воду без него.

Горы здесь подходят к самой воде, и дно сложено огромными, обточенными волнами каменными плитами, за которые каким-то чудом цеплялись водоросли. В общем, было тут на что посмотреть, и даже за кем поохотиться. Но в этот раз со мной не было не только подводного ружья, но и фотоаппарата, так что я просто любовался. Я уже года два не бывал в настолько диком и безлюдном море.

Примерно через час я вдруг ощутил что являюсь объектом чьего-то пристального любопытства. Я осторожно повернул голову и увидел, что за моим левым плечом плывет небольшой тюлень. Не трехметровый тюлень-монах, который хотя и является исчезающим видом, но теоретически может встретиться в этих водах, а маленький, меньше полутора метров, тюлень, шкура которого была покрыта темными кольцевидными пятнами. Балтийская кольчатая нерпа? Что она делает в Тирренском море?

Когда я в очередной раз вынырнул на поверхность, голова тюленя выскочила из воды рядом с моей. Мы дружно отдышались. Вдруг в кабельтове мористее меня из воды появилась еще одна голова, и женский голос прокричал:

Тюлень радостно выскочил из воды на всю длину своего тела, и с громким плеском упал обратно, обдав меня брызгами. Видимо, таким образом он привлекал внимание хозяйки, а потом поплыл в её сторону.

Та оглянулась на плеск, потом нырнула и буквально через полторы минуты всплыла в нескольких метрах от меня. Тюлень Лэсси, сопровождал ее держась слева и сзади.

— Добрый день, — сказала дайверша. — Я и не ожидала, что кто-то посторонний полезет в такую холодную воду.

— Добрый день, — ответил я. — Я тоже не ожидал здесь кого-нибудь встретить. Витторио. Я только вчера приехал в эти места, и намерен отдыхать здесь месяца два-три.

— Марина, местная, — представилась она. Она была одета в русалочий хвост небесно голубого цвета, что меня даже и не удивило, если вспомнить вчерашние замечания Элизы Стонетти. То что в дикой и безлюдной бухте девушка плавает топлесс, тоже неудивительно, хотя я уже почувствовал, что желание обойтись сегодня без гидрокостюма было ошибкой.

Удивило меня отсутствие на ней очков или маски, а так же то что шикарные черные волосы свободно развевались в воде.

— Хотите, угощу вас кофе? — проявил галантность я. — У меня вон там, на берегу есть термос.

— С удовольствием. Я тут занимаюсь съемкой рыбьих пастбищ, и не планировала возвращаться на базу до вечера. Так бы и плавала весь день без горячего питья, если бы не ваше щедрое предложение.

Она из какой-то странной вежливости не пыталась обогнать меня, хотя мой оранжевый рюкзак на берегу был отчетливо виден с воды.

Когда я уже встал на ноги, и стал медленно ступая ластами по камням, выбираться на берег, она все еще плыла. Она позволила прибойной волне вынести себя на берег, и только там, в полосе прибоя сняла хвост. Под хвостом не было ничего. Девушка явно местная жительница, закаленная круглогодичным купанием в этом море, но пренебрегать утеплением в такую погоду явно не стоит.

Я протянул ей полотенце, но она отмахнулась:

— Вытирайтесь сами. Я сейчас обсохну в течение минуты.

Тогда я предложил ей футболку. Вот футболку она взяла, ехидно заметив:

— Здесь травы нет, одни камни, поэтому этот стиль не подойдет, — отшутился я.

Моя футболка оказалась ей чуть ли не до колен, так что получилось не то что совсем скромное, но вполне приличное мини-платье.

К моему удивлению мокрых пятен на футболке не появилось. Такое впечатление что буквально за несколько секунд девушка высушила не только кожу, но и волосы.

Теперь она повернулась ко мне и обозрела мои пожитки.

— Ой, а что тут делает мой велосипед? — вдруг удивленно спросила Марина.

— Мне его дала хозяйка дома, где я снял комнату.

— А, так это вы тот приятель друга дяди Карло! Ну, завтра вечером все маме выскажу что она моим великом распоряжается.

Я как мог попытался извиниться, сказав что больше не буду претендовать на этот транспорт.

— Да ладно, — махнула рукой она. — Берите, только мама прежде чем его давать могла хотя бы позвонить мне и спросить.

Девушка действительно была чем-то похожа на Лючию, хотя сложена несколько плотнее. Но чтобы Лючия была её матерью! Я вчера на вид дал Лючии лет двадцать пять. Ну пусть на десять лет ошибся. Но Марине на вид не меньше семнадцати. Поставить их рядом, еще не каждый скажет, кто тут мать, а кто дочь.

У Лючии явно талия была уже. Хотя, она, пожалуй превосходила дочь по объему бедер и бюста, в общем и целом Марина была сложена плотнее. Примерно так как у неё должен бы быть распределен по телу слой подкожного жира для того, чтобы обеспечить оптимальную теплоизоляцию в воде.

В процессе питья кофе я расспрашивал девушку про то, кто и где обитает в этой бухте и в соседних. На эту тему Марина была готова говорить бесконечно. Она вытащила водонепроницаемый планшет, и показала мне крупномасштабные карты куда наносилось состояние водорослевых полей, течения, движение косяков рыб. Карта для той бухты, на берегу которой мы сидели, была явно незаконченной.

— Сегодня я хочу закончить съемку вот досюда, она показала на карте бухту километрах в трех южнее нашей. Чтобы завтра уже полностью дорисовать южную часть. Мы проводим ежемесячные наблюдения от Виламмаре до Серсуты, а дальше — от Скарио до устья Кастрокуччо только раз в сезон. А южнее Кастрокуччо уже работают биологи из регионального парка острова Дино.

— А это работа это охрана природы? — зацепился я за упоминание регионального парка.

— Не только. Мы тут вообще не просто так погулять вышли, мы морские фермеры. Основные садки у нас к югу от яхтенного порта, но мы планируем расширяться. Только это надо делать так, чтобы туристам вроде вас тоже осталось достаточно места. Потому что туризм пока что городу приносит куда больше дохода, чем морские фермы. Но мы это изменим!

А мне вообще-то наблюдать дикую природу гораздо интереснее, чем возиться с садками. Вот бы придумать что-то промежуточное. Скажем, пасти рыбьи стада на вольном выпасе. Это обойдется дешевле, чем строить садки. А морская пастушеская собака у меня уже есть. — она потрепала Лэсси, которая в очередной раз проявила интерес к бутерброду с колбасой. Но хозяйка была непреклонна в своем мнении, что острую копченую колбасу тюленю нельзя.

Попив кофе, мы вернулись в воду. На этот раз я натянул неопреновый гидрокостюм. А она так и опять поплыла до пояса обнаженной, а ниже пояса прикрытая только тонкой пластиковой чешуёй.

Через два часа я наплавался, проголодался и решил вернуться в город. За эти два часа я несколько раз пересекался с Мариной. Я-то более-менее легкомысленно плавал, осматривая бухту, а она планомерно работала, экономно перемещаясь от одной намеченной точки к другой.

Лэсси постоянно то тыкалась ей в спину, то бросала хозяйку и подплывала ко мне, то бросалась вдогонку за какой-нибудь рыбой.

Когда я вылезал на берег, тюлениха вынырнула из волн буквально в паре десятков метров от меня и громко тявкнула мне вслед. Далеко в море на поверхности показалась голова её хозяйки. Та посмотрела на то, как я выхожу из воды и помахала мне рукой. Я помахал ей и она опять исчезла под водой. Вероятно, в следующий раз она вынырнула подышать, когда я уже втаскивал велосипед на дорогу.

Аркадио Карлуцци, школьник

В воскресенье вечером Марина вдруг позвонила мне на мобильник, и спросила, разбираюсь ли я в языке GNU R. Я сказал, что не то что разбираюсь, но могу попробовать. Росарио тут же показал мне место, где надо перелезть через забор, чтобы оказаться в патио дома Алессандрини.

Марина сидела за каким-то странным ноутбуком, похоже военного образца. Такой в обрезиненном корпусе, такое впечатление, что можно гвозди забивать, и пыталась разобраться с данными учета каких-то морских тварей.

Рядом лежала распечатка с перечислением тех вещей, которые надо было посчитать.

В общем, все не так сложно, просто надо уметь быстро искать в документации. Я этому уже успел научиться, а Марина, похоже, нет. Поэтому, хотя я видел этот язык в первый раз в жизни, а она, похоже, нет, очень быстро я действительно стал ей помогать и объяснять, что надо сделать.

В общем, сидели мы плечом к плечу за этим странным ноутбуком и делали работу. Может быть прикосновения от нее и отвлекают, но нам как-то это совершенно не мешало.

Вдруг в коридоре послышались шаги и в приоткрытую дверь раздалось:

— Марина, ты уже дома? Я твой велосипед поставил откуда взял.

Марина обернулась на голос, потом вскочила, открыла дверь нараспашку, поздоровалась и представила нас:

— Аркадио, это Витторио, фридайвер из Неаполя. Он тут у нас на три месяца комнату снял. Витторио, это Аркадио Карлуцци, мой одноклассник.

— Аркадио Карлуцци, автор первой свободной реализации алгоритма Чернякова-Хэнсона? — спросил этот дядька. Я кивнул.

— Приятно познакомиться. А я Витторио Маркезе. А что тебя давно в списке рассылке не видно?

Я скосил взгляд на Марину. Она стояла и удивленно хлопала ресницами. Она не ожидала что ее приятель-одноклассник окажется известным взрослому дядьке, да не просто так, а как автор чего-то там заумного.

— А мне сейчас работать не на чем. Мой компьютер в Милане остался, я сюда приехал буквально с одним чемоданом. А у тетки в доме ни одного компьютера нет. В школе там особенно не развернешься, только разве реферат распечатать хватает, а так там все время малышня сидит со своими играми. Не на смартфоне же программированием заниматься.

— Да-а, непорядок, — процедил Витторио. — Вот что. Давай-ка я тебе отдам в пользование свой старый ноутбук.

— А вы отдыхать ездите с двумя ноутбуками, — поинтересовалась Марина.

— Нет с одним. Просто я уже больше двух месяцев думаю о том, что пора бы завести новый ноутбук, помощнее и поэлегантнее. Вот и будет наконец повод это сделать.

С этими словами он нырнул в свою комнату и вернулся с ноутбуком в руках. Это была пятнадцатидюймовая рабочая лошадка, видавшая виды машинка в слегка поцарапанном корпусе, усеянном наклейками всяких конференций разработчиков open source. В моем математическом лицее в Милане ребята бы слюной истекли, увидев такой наборчик. А здесь вряд ли кто обратит внимание. Витторио присел на край марининой кровати, раскрыл ноутбук и включил.

— Сочини себе пароль, потребовал он через несколько секунд и протянул мне клавиатуру.

— Ну вот. Пользователя я тебе завел, права на sudo дал. Пользуйся. Мой логин попрошу пока не удалять, я тебе все-таки его не совсем подарил, а в пользование дал. И до утра не выключать. Я там сейчас запустил вычистку всей информации, которой не имею права делиться.

Вернешься к себе, включи блок питания в розетку.

Как подсоединиться к интернету, думаю разберешься.

— У Росарио в доме вообще нет вайфая, только симкарты во всех планшетах, — вмешалась Марина, — я с тобой своим вайфаем поделюсь. Соседний дом он покрывает, мы уже когда-то проверяли.

— А, тогда и разбираться не надо, — улыбнулся Витторио. — Я в пятницу вечером это соединение уже настроил, мне Лючия пароль сказала.

Потом Витторио ушел к себе, а мы с Мариной продолжили наши развлечения с её ноутбуком. При этом оба друг на друга косились слегка подозрительно. Она — потому что не ожидала что я окажусь таким известным в узких кругах. Я — потому что она показала, что в компьютерах понимает явно больше, чем можно ожидать от девчонки из провинциального городка, техникой не увлекающейся.

Но нам это быстро надоело. Мы дружно рассмеялись этим взаимно-подозрительным взглядам, а потом стали целоваться, даже не думая, что дверь в коридор открыта.

Покидал я двор Алессандрини почти в полночь, как тать в нощи с ноутбуком под мышкой. Когда я прокрался в нашу с Росарио комнату, тот бросил на меня очень многозначительный взгляд из-под одеяла.

— Ты не поверишь, брат, — со смехом сказал я. — но мы и правда все это время там морской биологией занимались.

Витторио Маркезе, фридайвер

В понедельник утром я решил прогуляться по городским магазинчикам. За два дня я немножко обжился в доме Лючии, и теперь было понятно, какими мелочами я забыл запастись.

Я вышел на большую улицу, носившую довольно странное для итальянского городка имя виа Кеннеди, и направился вдоль нее в поисках какого-нибудь не слишком претенциозного магазина одежды.

Я оглянулся, и сразу узнал говорившую. Удивительно, но за пятнадцать лет Франческа совершенно не изменилась. Когда-то давно, когда она училась на биологическом факультете неаполитанского университета, я некоторое время за ней ухаживал, но она предпочла мне аспиранта своего факультета по имени Сандро.

— Вот, отдохнуть на пару месяцев приехал. А ты?

— А я живу тут. Это, что характерно мой родной город.

— А он тут, можно сказать карьеру сделал. Стал главврачом местной больницы. Мы как сюда переехали, устроились в эту больницу вдвоем. А ты женился?

— Ты знаешь, нет. Вот так по-прежнему веду жизнь старого холостяка.

— Один приятель одного моего знакомого порекомендовал меня некоей морской фермерше.

— А-а, так это ты тот приятель сослуживца Карло Риозо, который остановился у Лючии?

— Вит, Сапри городок маленький, здесь все всех знают, — улыбнулась Франческа. Но я почувствовал, что что-то она недоговаривает.

Франческа пригласила меня заходить в гости. Мы обменялись телефонными номерами и разбежались по своим делам.

Придя домой, то есть к Лючии, я прошёл на кухню, поставил чайник и начал задумчиво вертеть в руках ту самую кружку с перечёркнутой картошкой.

Чайник давно закипел и выключился, а я всё сидел и сидел.

— Да вот, пытаюсь сопоставить некоторые известные мне факты. Вот почему в городе, где главврачом в госпитале работает некий Сандро Кантари, который исчез в неизвестном направлении из университета Неаполя примерно пятнадцать лет назад, когда был заподозрен в генетических экспериментах над людьми, некая девушка, которая целыми днями плавает в майском море и не мёрзнет, дарит матери кружку с надписью «ГМ это для людей»?

— Да нет, не бьется как-то. Сколько Марине лет, 17?

— Нет, ей шестнадцать только в сентябре будет. Она просто выглядит чуточку взрослее, чем есть. Здесь вообще девушки созревают быстрее, чем в больших городах, а те, в воспитании которых принимают активное участие док Сандро и док Паскаль, тем более.

— Девушки... Значит Марина здесь не единственная такая. Ну еще Женевьева, я ее в клубе Стонетти видел. Еще какая-то Лара, которую поминал сын Стонетти.

Лючия вся сжалась и её глазв метали молнии. «Сейчас зарежет, — подумал я. — и камбалам своим скормит. Такие скромные и с виду безобидные женщины ужасны, когда чувствуют угрозу своим детям».

— Успокойся, — сказал я, намеренно перейдя на «ты». — Не буду я твою дочь никому закладывать. И весь ваш эксперимент. Я лет двадцать назад любил Франческу. И от того, что она предпочла мне Сандро, не возненавидел ни его, ни её.

Через несколько минут она уже рыдала у меня на груди, рассказывая, как ей порой бывает тут страшно.

А я поил ее из своих рук чаем. Через некоторое время она успокоилась и мы разошлись по своим комнатам.

Аркадио Карлуцци, школьник

Предпоследним уроком во вторник была биология. Урок близился уже к концу. Вдруг Марина вытащила из сумочки завибрировавший телефон, и не обращая внимания на учителя нажала кнопку ответить.

— Это профессор Габриэло с острова Дино... — пояснила Марина, как будто это могло помочь.

— А, это касательно твоего вчерашнего отчета, — неожиданно мирным тоном заметил учитель. — Ну выйди в коридор поговори с ним, чтобы другим не мешать.

В класс Марина вернулась со звонком, возвестившим конец урока:

— Николя́, Адриано, Морган, — обратилась она к по какому-то странному критерию выбранной группе мальчишек. — Срочно нужна помощь кого-то из вас. В региональном парке эль Дино засадили в какую-то щель подводного робота. Мне нужен напарник, съездить туда и его вызволить.

— Ты умеешь нырять на полтораста метров? — без тени улыбки поинтересовалась она.

— Человек может нырять так глубоко, только если его учила нырять какая-нибудь обитательница океана. Вот Жака Майоля учила дельфиниха по имени Клоун. — ответил я, чтобы хоть что-нибудь возразить. — Так что если одна прекрасная ундина согласится...

— Ты Homo Delphinus читал, — улыбнулась она. — Морзянку знаешь, в геостатистике разбираешься, Майоля читал. Ну как такого не взять... Поехали с нами, посидишь на связи наверху.

В конце следующего урока нас у ворот школы уже ждала машина с с коренастым мужчиной лет сорока, одетым в потертый морской штормовой костюм, за рулем.

— А это что, новый член вашей команды, — спросил он, указывая на меня.

— Ну как сказать… — замялась Марина. — Наверное, стажер, там посмотрим. Это Аркадио. Аркадио, это профессор Габриэло.

Мы подъехали к дайвинг-клубу Стонетти, загрузили там гидрокостюмы и моноласты, и поехали вдоль берега моря на юг. Я сидел на заднем сиденье, между Мариной и Адриано. Сначала Марина объясняла мне как пользоваться кастаньетами для подводной связи, а потом мы с ней стали расспрашивать профессора по поводу системы управления этим роботом.

Впрочем, ничего особенного мы выяснить не успели, кроме того что этот робот работает без привязи, а команды на него передаются по звукоподводной связи. Как они ухитрились втиснуть в ультразвуковой канал телевизионную картинку, интересно.

Припарковались около пляжа, на котором нас ждал катер. Небольшой такой, меньше рыбацких мотоботов, но с большой лебедкой на корме. Марина и Адриан сразу же, только запрыгнув в него, начали стаскивать с себя одежду и натягивать гидрокостюмы, а потом и моноласты. Катер тем временем отвалил от берега двинулся в открытое море мимо острова Дино.

Когда остров уже превратился в маленькую полоску на горизонте, сидевший за штурвалом молодой парень сказал:

Профессор тем временем колдовал с ноутбуком, на экране которого было выведено управление роботом. Собственно чернота и какие-то ряды иконок вокруг.

Свет включился, но вместо черноты на экране появилась лишь бежевая муть.

— Ну, мы пошли. — сказала Марина, уже сидевшая на борту, свесив хвост в воду. — Аркадио, слушай наши сигналы. Твой позывной будет SF, от surface.

Она прыгнула в воду, и, махнув хвостом вверх, быстро пошла вниз. Адриано последовал за ней.

Профессор протянул мне наушники, соединенные с гидрофоном.

Потянулись томительные минуты ожидания. Только на экране эхолота было видно, как две маленькие черточки скользят вниз к далекому дну.

Когда им оставалось еще примерно пятая часть пути, я услышал переданный сигнал

Я опустил руку с кастаньетами за борт и отстучал

— Опускайте им трос, — сказал я профессору и отстучал кастаньетами KT1. Тут оказалось что лебедка ручная, и спускать вниз ярко раскрашенный груз нужно руками. Мы этим занимались вдвоем с профессором, а рулевой, глядя на экран эхолота удерживал катер над ныряльщиками.

Мне показалось, что это продолжалось дольше, чем ребята плыли туда сами. Но вот снизу донеслось: KX4⁵

Еще несколько минут они возились там, внизу, и наконец отстучали KQ1. KR1 ответил я. Профессор взялся за ручку лебедки.

На экране эхолота появилось отделившееся от дна пятнышко.

Я вообще-то уже начал волноваться. Хотя Марина и подтвердила слова Росарио, что она русалка и может пить в морскую воду, но про дыхание жабрами ничего сказано не было. И позавчера я в процессе сидения рядом за компьютером никаких жабр не нащупал. А они там уже минут двадцать безо всяких дыхательных приборов.

— AC⁶ — отстучали кастаньеты. И от пятнышка на экране эхолота отделились и стремительно пошли вверх две черточки.

Когда головы ныряльщиков оказались на поверхности, я сменил профессора на ручке лебедки. Роботу до поверхности оставалось ещё больше половины пути.

Пока я крутил ручку, а Марина с Адрианом выбирались на борт катера, я услышал вопрос рулевого:

— Ну во-первых, маска или очки. Ведь человек без очков под водой ни черта не видит. Во-вторых, они там проторчали не меньше двадцати минут. Без дыхательного прибора это невозможно.

— Все глубоководные фридайверы, — встрял я, — начиная с Жака Майоля, пользуются не масками, а контактными линзами — не надо тратить воздух на выравнивание давления. У них же нет парочки двухсотатмосферных баллонов за спиной.

— Теперь ты понимаешь, почему я обратился за помощью к этим ребятам, а не стал организовывать спасательные работы силами наших сотрудников. — пояснил профессор. — Нам бы пришлось работать на этой глубине с гелиевой смесью, тратить часы на декомпрессию, в общем, мероприятие было бы минимум на сутки. Это при условии, что ты бы вывел нас на место аварии чуточку точнее, чем сейчас получилось. А тут двадцать минут и робот уже на тросе, а ныряльщики на катере. Тем, кто идет под воду на запасе воздуха в легких, не нужна декомпрессия. Только, пожалуйста, не распространяйся, а особенно при этих обормотах-студентах, которые робота туда загнали, что в Сапри есть фридайверы, способные находиться под водой по полчаса. Они — ребята скромные, им лишняя шумиха не нужна.

Я, наконец выкрутил робота на поверхность. Он был красив, похож то ли на ската, то ли на самолет — торпедообразный корпус с двумя короткими крыльями. На хвосте — винт в кольцевом канале.

Вдвоем с рулевым мы вытащили эту железную тушу на катер, и мы двинулись к берегу. Пока профессор уточнял с ребятами какие-то детали спасательной операции, рулевой спросил меня:

— Не-а, ответил я. Мог бы — пошёл бы вниз сам, а не пустил туда девчонку. Но я в Сапри всего две недели, надеюсь, научусь ещё. Это вообще-то не каждому дано.

Про себя я знал, что научиться нырять и видеть под водой как Марина мне не светит. С этим умением надо родиться. Но судя по реплике профессора, рулевой не посвящен в тайну генно-модифицированных морских людей. А значит имеет смысл его чуть больше запутать.

Катер подошёл к небольшой пристани на острове. Над ней на высоком лесистом горбе виднелось несколько домиков. На причале нас встречала толпа студентов и один человек постарше.

Марина и Адриано к этому моменту уже переоделись и упаковывали свои гидрокостюмы. Определить что в их рюкзаках нет дыхательных приборов или масок было невозможно.

— Ну что, Андреа, — сказал профессор Габриэло. — Что твои студенты утопили, эти ребята вытащили.

— А что это ты таких юниоров пригласил на спасательную операцию?

— Это ребята из Сапри, из дайвинг-клуба Элизы Стонетти. Это, пожалуй, лучшие ныряльщики на всем Чилентском берегу. Ну может не эти конкретно, но кто-то из их команды точно. Марина, кстати, что ты хочешь за спасение робота?

— У вас тут студенты пойдут в июле в плавание вокруг Сицилии и в Тунис. Вот я бы хотела поучаствовать, хотя я еще не студентка.

— Андреа, возьмешь? — профессор Габриэло бросил на своего коллегу многозначительный взгляд, мол твои охламоны робота утопили, теперь тебе и расплачиваться. — Мама её отпустит, я в этом уверен.

Витторио Маркезе, фридайвер

На чай к Франческе я напросился в среду. Никаких других гостей у Сандро и Франчески в этот момент дома не было, дети где-то то ли бегали, то ли плавали, и мы оказались за столом втроём — я, Франческо и Сандро.

Предыдущий раз мы вот так сидели лет, наверное семнадцать назад. Ещё до того, как генетические эксперименты Сандро привлекли пристальное внимание кого не следует и они с Франческой сочли за благо исчезнуть из Неаполя.

— Сандро, — спросил я. — А как тебе удалось устроиться врачом в местный госпиталь? Ты же был аспирант-биолог, а врачи это такая замкнутая каста, кого попало к себе не возьмут.

— А я как раз медик по образованию, — ответил он. — Когда закончил интернатуру и получил право на практику, я отчего-то решил, что мне заниматься наукой интереснее, и пошёл к профессору Зильери в аспирантуру. Когда мы с тобой познакомились, я был ученым-биологом. Но с врачебным дипломом. А поскольку в этой глуши вечно нехватка квалифицированного персонала, за меня сразу и ухватились. Вот Франке пришлось сдавать экзамены для того, чтобы получить право на практику.

После того как мы обменялись новостями за последние семнадцать лет, Франческа спросила меня:

— Я тут меньше недели, — ответил я. — Ну как можно почувствовать город за это время. Юмор тут только своеобразный. Вот, к примеру у Лючии на чайных кружках надпись «ГМ для людей, а не для корнеплодов». Говорит, что ей дочка такие кружки подарила.

Франческа неожиданно вскинулась. Её глаза сверкнули огнем, и она прошипела, как рассерженная кошка:

— За что? — удивился я. — Если участница вашего эксперимента вступает в ассоциацию органического земледелия это и правда смотрится поводом для шуток.

— Понимаешь, Вит, если бы это был кто угодно — я, Фина, Элиза, это действительно было бы поводом для шуток. Но Лю... Мне до сих пор стыдно за тот спектакль, который Сандро тогда с ней разыграл. И то что она тогда не подбросила Марину нам, а стала её растить, свидетельствует о том, что у неё ангельский характер. А родная дочь, которая вообще-то всю эту историю наверняка знает, ещё издевается.

— А откуда она это узнает? — удивился Сандро, который секунду назад, казалось, был готов спрятаться под стол от разъяренной супруги. — Я не рассказывал. Ты не рассказывала. Больше никто из нашей команды всех подробностей не знает.

— Сама же Лючия наверняка проговорилась. Я же говорю у нее ангельский характер — всепрощение и честность. А Марина, наверняка, еще года два назад, начала интересоваться собственным местом в мире. Они все тогда начали, это Джена их сподвигла. И наверняка Марина задала матери прямой вопрос.

— А что за история-то? — поинтересовался я. Супруги явно рассуждали о чем-то своем, а я сидел и хлопал глазами, как болван в преферансе. Мне такая роль не нравилась.

— А Сандро у меня очень любит играть роль evil scientist-а. Ты не замечал, ещё тогда в Неаполе? Рассказывай давай, сам натворил, сам и исповедуйся.

— Понимаешь, — начал врач, — жила-была когда-то в Неаполе девочка. И был у неё мальчик. А у мальчика — мусковицидоз. Это такая генетическая болезнь, с которой до совершеннолетия не очень доживают, даже на поддерживающей терапии. Но этот мальчик до шестнадцати лет дожил и успел познакомиться с девочкой, которая его полюбила. Девочка эта была упорной и готовой ради своего возлюбленного на всё. Она выяснила, что, оказывается, в Голландии мусковицидоз уже лечат. Посредством генной модификации. А у нас в Италии тогда, семнадцать лет назад, генная модификация была запрещена. Денег на то, чтобы отвезти мальчика в Голландию и оплатить лечение у семьи не было. Да и не стали бы его лечить, честно говоря. Тогда умели это лечить только у младенцев. А тут парень уже шестнадцать лет прожил с этим генетическим дефектом, у него были не легкие, а рубец на рубце.

Но девочка ничего не желала слушать причин, почему мальчика вылечить нельзя. Она искала возможность его вылечить. И через каких-то околокриминальных знакомых вышла на лабораторию в неаполитанском университете, где делали странные вещи. Ну помнишь, я тогда тебе показывал смородиновый куст, который накапливал в листьях диэтиламид лизергиновой кислоты.

Я тогда довольно много работал в серой, почти черной зоне. Потому что для тех экспериментов, которые мне были интересны, нужны были деньги. Много денег. А финансировать генетическую модификацию человека вбелую никто бы не стал. Поэтому весь преступный мир Неаполя знал, что есть такие «чёрные биологи».

И вот девочку привели ко мне. Задачка была интересной — не только поправить геном уже сформировавшемуся организму, но и регенерировать лёгкие. Я тогда еще надеялся, что ту генетическую модификацию, которую сейчас имеют несколько подростков в Сапри, удастся применить ко взрослому добровольцу.

Но мне надо было поддерживать образ злого гения, колдуна или даже посланца дьявола. Потому что если неаполитанский преступный мир перестанет меня бояться, роли могут перемениться, и вместо того чтобы мне платить, меня похитят или начнут шантажировать.

Поэтому девочке было поставлено условие в стиле волшебных сказок — за спасение возлюбленного отдай мне своего первенца. То есть платой за лечение для мальчика я поставил то, что она выносит генномодифицированного ребёнка, причем из своей яйцеклетки. Но донором спермы не должен быть этот мальчик, поскольку только его мусковицидоза мне в экспериментальном образце не хватало. Она согласилась. Она принесла мне образцы биоматериалов этого мальчика, тайком от него. Я отсеквентировал его геном, долго консультировался со знакомыми в Калифорнии и Гуанчжоу, ну вы знаете у китайцев очень сильная школа генетики человека, и всё же создал лекарство. На базе вируса гриппа.

Правда, прием этого лекарства еще нужно было пережить. Поскольку после того как вирус гриппа поразит подавляющую часть клеток и исправит в них генетический дефект, вызывающий болезнь, запускалась регенерация легких. Это процесс не быстрый, и пару месяцев парню пришлось бы дышать вообще непонятно чем. Причем все это время нельзя было обращаться к обычным врачам, не посвященным в особенности этого лечения.

Девочка потратила несколько месяцев на то, чтобы натаскаться по уходу за такими больными, работая санитаркой в университетской клинике, потом как-то уговорила парня принять лекарство и два месяца не отходила от его постели. Школу ей, естественно, пришлось бросить.

Но вот через полгода примерно парень оказался здоров. Как никогда не был здоров в своей жизни. И угораздило же его, дурака, спросить у девочки, чем она заплатила за его исцеление. Девочка рассказала. А он воспринял её обязательство выносить ребенка не пойми от кого, как измену и послал её куда подальше.

— Вот свинья неблагодарная, — только и смог выговорить я.

— Не всё так просто, — вздохнул док Сандро. — это достаточно стандартная психологическая защита. Он просто испугался жить с женщиной, которой стольким обязан. Одно дело жить и знать что кто-то за тебя чем-то дорогим пожертвовал, пусть даже жизнью. А другое дело — каждый день просыпаться в одной постели с этим кем-то.

Дальше хуже. Вернулась девочка домой, проведя два месяца у постели тяжелобольного, а мать указала ей на дверь, обозвав шлюхой. Мол два месяца дома не ночевала, так катись к тому, чью постель грела эти два месяца. И, что самое ужасное, она сама для себя после такого разрыва с возлюбленным, не могла утверждать что обвинение в разврате несправедливо.

По-моему, девочку удержало от самоубийства тогда только данное мне обещание выносить модифицированного ребенка. Она пришла ко мне и сказала, что готова отдать долг. В лаборатории в тот момент была Франка, и мне пришлось ей всё рассказать. Она наорала у меня, что я заигравшийся инфантил, ролевик-самоучка, Черный Властелин недоделанный и еще много каких ласковых слов сказала, а потом долго утешала эту девочку в углу лаборатории. Так с тех пор и шефствует над ней, как будто это у неё то ли младшая сестра, то ли старшая дочка. Ну, ты, наверное, уже понял, что девочку звали Лючия. А того первенца, который был платой за лечение, когда он родился, назвали Мариной.

— А кто отец? — задал я вполне ожидаемый вопрос.

— А хрен его знает, — махнул рукой Сандро. — Анонимный донор спермы из банка университетской клиники. Это в тех случаях, когда в эксперименте участвовала полная семья, мы использовали сперму мужа.

Франческа встала со стула, подошла к мужу и обняла его за плечи. Было видно, что эта исповедь нелегко ему далась, и она его жалеет, хотя сама же потребовала от него все рассказать.

— Когда Сандро спросил Лючию, есть ли у неё донор спермы на примете, — продолжила рассказ она, — Лючия сказала что готова использовать его сперму. Но он отказался, заявив что я, его жена, уже ношу двойняшек с такой модификацией. А нам нужно обеспечить максимальное разнообразие генов у будущего народа. Тут в голове у Лючии что-то щелкнуло, и она осознала что от нее требуют не человеческий биоматериал выносить, а родить ребёнка, который вырастет и будет полноценным человеком. И тогда она попросилась в эксперимент. Вернее, попросилась сама этого ребенка воспитывать. Но с другой стороны податься ей все равно было особо некуда, мать от неё оказалось. А здесь, в Сапри, мне удалось оформить опеку над девочкой, которую мать выгнала из дома, потому что та залетела непонятно от кого. Здесь же меня все знают, и мэр, и судья. А вот то, что Сандро — «черный биолог», наоборот, не знал никто.

А к тому моменту, когда у детей стали проявляться необычные способности, и стало ясно что это генномодифицированные дети, которые по залету получиться не могли, Лючия уже давно была совершеннолетней и воспринималась здесь как местная жительница.

Аркадио Карлуцци, школьник

Выходим с Мариной из школы и моё лицо ласкает порыв довольно свежего ветра.

— Давай выйдем на набережную, посмотрим какая погода в бухте, — говорю я.

Погода просто замечательная. Южный ветер гонит по бухте легкую волну, солнце вспыхивает на барашках.

— Слушай, Марина, а можно тут где-нибудь серф напрокат взять? Очень хочется под парус.

— Ну есть у меня парочка на ферме. А ты точно в такую погоду устоишь?

— Ну не устою, так искупаюсь разок-другой. Со всеми бывает.

— Э-э, нет, тогда пошли к Элизе в клуб. Погода нежаркая, тебе гидрокостюм и спасжилет понадобятся.

— А я русалка, не забывай. Я при такой температуре воды могу сутками плавать.

Она повела меня в северную часть города, где на берегу стоял дайвинг-клуб Элизы Стонетти. За стойкой там, как обычно в эти часы, сидел Морган, который, пока мы с Мариной бродили по берегу бухты успел переодеться и, наверное, даже пообедать.

— Мор, оформи Аркадио серф и что к нему прилагается. Ну и я свой обычный возьму, — обратилась к нему Марина.

— Угу, ща, — ответил тот, сосредоточенно разглядывая что-то лежащее у него на стойке.

Я заглянул через стойку. Морган решал задачку по физике, о которой я еще даже не задумывался. Чувствовалось, что пока он с ней не справится, на нас он не обратит внимания. На клиента может быть и отвлекся бы, но мы-то свои люди. Пришлось ему немножко подсказать.

Марина тоже сунула свой нос в тетрадку Моргана, и усомнилась в том, что предложенный мной способ решения правильный. Несколько минут мы спорили, потом, наконец пришли к согласию, решили эту чертову задачу и пошли заниматься серфами.

— Тебе как, поновичковее или погоночнее, — спросил Морган, приведя меня в эллинг.

Я задумался. С одной стороны, я до этого занимался виндсерфингом только на озере Комо, а здесь все же море. С другой — зато там я прошлым летом вовсю гонял на самых маленьких досках с самыми большими парусами.

— Давай что-нибудь среднее. Вода для меня непривычная.

Марина тоже взяла не самый большой парус, хотя доску вполне гоночную. На меня натянули черный неопреновый костюм и оранжевый спасжилет. Я сначала подумал, что Марина собирается отправиться кататься в том же платье, что она носила в школу, но она переоделась в купальник-бикини. Я даже не заметил, когда. Наверное, пока мы с Морганом выбирали мне доску.

— В том что на этом солнце ты не сожжешь себе плечи в уголь?

— Уверена, уверена. Солнце уже послеполуденное, не самое жаркое и вряд ли мы будем кататься долго.

Кататься с девушкой на виндсерфинге это еще менее вдохновляющее занятие, чем совместная велосипедная прогулка. Море оно море, и даже если ты ухитряешься удержаться на одной скорости с ней, будучи на двадцать килограмм тяжелее, типичное расстояние между двумя досками измеряется десятками метров. Даже и повысив голос, не очень-то поговоришь.

Даже и не полюбуешься на нее особенно — потому что вообще-то тут доской управлять надо, а не на девушек заглядываться. Хотя заглядываться было на что. Она как-то открывалась на встречу морю, ветру и воде, она была здесь естественна. Холодные брызги, срываемые ветром с гребней волн, от которых я ежился даже в гидрокостюме, вызывали у нее радостный смех. Ветер развевал её черные волосы, а парус, казалось нёс её нежно, как руки матери. Становилось понятно, почему она может ходить на серфе в бальном платье. Она здесь дома, это её родная стихия. Правда одежда в этой стихии лишняя, даже купальник, не то что платье.

Мы пересекли бухту полавировали вокруг буйков, отмечавших разные объекты морской фермы. Марина периодически подходила ко мне с наветренной стороны метров на десять и пыталась рассказать что-то про то, мимо чего мы проплываем.

— Пойдем в гости к Сборщице Колосьев, — вдруг сказала она, когда ей, видимо, надоело кружить в хорошо ей знакомых водах маминой фермы.

Оказалось, что Сборщица Колосьев это памятник, поставленный на скале, одиноко торчащей из моря меньше чем в полумиле от фермы. В бухточке у подножья скалы был маленький каменистый пляжик, где можно было оставить доски.

Мы вылезли на берег, я стянул с себя спасжилет и предложил ей в качестве сиденья. Все-таки на камнях сидеть не слишком приятно.

— Вот расскажу что я гулял с девушкой на серфах, и общаться приходилось по ратьеру по МСС-65, — сказал я.

— Кому расскажешь, Росарио? Можно подумать он с нами никогда на серфах не ходил.

— Не поверят, — улыбнулась Марина. — Но вообще, если хочешь в процессе катания общаться, бери рацию с гарнитурой и настраивай на двенадцатый канал.

— Ага, чтобы все окрестные капитаны и диспетчер порта заодно слушали, как я тебе в любви объясняюсь.

— А ты бы мне в любви объяснялся? — попыталась изобразить недоверчивость она.

— Ну что еще с тобой делать? Раз гарнитуры не взяли, придется этим на этом островке заниматься.

— Ты вот прямо так на скалу полезешь? — спросил я.

— Нет, так не полезу. Если лезть, так надо купальник снять, а то мешаться будет. Скалу надо всем телом чувствовать, иначе не то.

— Мешал. Но бухта на виду у всего города, а город всё-таки католический. Падре ругаться будет, если я начну рассекать топлесс на виду у всего города.

— А что тебе падре? Ты же сама говорила, что не католичка.

— Ну во-первых, не надо ссориться с соседями зря. Во-вторых, знаешь какой у нас падре классный дядька. У него во дворе дома поле для минифубола и мальчишки туда постоянно играть ходят. А еще у него замечательная библиотека морских мифов и легенд. Футбольное поле еще от какого-то предыдущего падре осталось, а библиотеку отец Антонио сам собрал. Когда он понял, что в городе, куда его назначили, обитают русалки, он стал интересоваться темой. И теперь Джена у него там целыми вечерами пропадает. Она у нас любительница всякие приколы сочинять. А сам падре регулярно ходит пить кофе к доку Сандро и доку Паскалю.

Я, честно сказать, не понял кто такие док Сандро и док Паскаль, и почему из того, что они приглашают падре на кофе следует, что падре классный дядька, но решил не углубляться в расспросы. В конце концов мне в этом городе ещё долго жить. Разберусь постепенно.

— Ладно, — пружинисто вскочила с места девушка через несколько минут. — Пошли дальше. Мы в конце концов не сидеть в тенечке под скалой пришли, а под парусом кататься. Тебе понравилось?

Поверх трусиков от купальника на ней оказался кожаный ремень, на котором висели довольно большой нож, какой-то мелкий гаджет, то ли телефон, то ли рация, и армейская фляжка, которую она и протянула мне.

— А я русалка, сколько раз тебе говорить? Смотри, — она зачерпнула прямо рядом с пляжем ладошкой морскую воду и с явным удовольствием всосала её в себя.

Еще несколько минут мы потратили на сборы — она закрепляла фляжку, я застегивал спасательный жилет. И когда мы уже совсем собрались отплывать, я заметил у нее на глазах слезы.

— Ты что, — насторожено спросил я. — плачешь?

— А, не обращай внимания, — махнула рукой она. — Это крокодиловы слёзы.

— Ну механизм такой биологический. Если пьёшь морскую воду, то надо как-то выводить из организма избыток солей. Вот док Сандро в своё время придумал это делать через слёзные железы. Точнее, это не он придумал, этот механизм у всяких морских животных и птиц давно работает. Просто он придумал как его с помощью генной модификации перенести людям.

Витторио Маркезе, фридайвер

Никогда в жизни не видел морской фермы. Поэтому когда за ужином Лючия рассказала, что завтра у неё предстоит сложная операция, выполняемая всего лишь раз в год — переселение молоди форели из поверхностного загона в глубоководный, я напросился помогать.

Мероприятие это началось часа в три, после того как в школе закончились занятия. Марина притащила к дому Лючии Аркадио, отношения с которым у неё, похоже зашли куда дальше просто приятельских, и мы вчетвером отправились в яхтенный порт. Там у Лючии был припаркован примерно десятиметровый мотобот, оборудованный грузовой стрелой на носу и рубкой на корме. Пошушукавшись с Мариной Лючия поставила к штурвалу Аркадио, меня отправила управлять стрелой, а сама занялась накачиванием в трюм забортной воды.

Марина, выдав несколько указаний Аркадио по поводу курса, вышла из рубки на палубу и и нырнула в носовой кубрик. К тому моменту, как мотобот вышел из гавани и направился к расположенным неподалеку у самого берега поверхностным садкам, она уже выбралась из кубрика в купальнике-бикини с русалочьим хвостом в руках.

Мотобот лег в дрейф около внешней стороны садков. В этот момент вода с борта, обращенного к морю вскипела и на поверхности появилось пять человеческих голов и две тюленьих. Людей, подростков я, кажется мельком видел в городе. Одним из тюленей была уже знакомая мне Лэсси. Не то, чтобы я её узнал, но она-то меня узнала, и выскочив из воды с разгону на палубу бота ткнулась в меня носом. Марина спихнула её обратно в воду и последовала за ней сама. Лючия прицепила к стреле сетчатый садок, валяющийся на палубе, и, перегнувшись через борт стала руководить мной и Аркадио, направляя его куда-то в одной ей видимое место. Подростки дайверы его там где-то закрепили и открыли сетчатый люк, соединявший его с садком.

После чего в садок со стороны двери пустили тюленей. Спасаясь от страшных хищников маленькие форели ринулись в садок. Несколько минут и все обитатели бассейна площадью четыре сотки набились в маленький сетчатый садок. Плававшие в воде ребята закрыли дверцу, и я поднял стрелой этот садок в трюм мотобота.

То же самое мы проделали со вторым бассейном, потом с третьим.

После этого все забрались на борт, и расселись вдоль него, не снимая моноластов. Мотобот взял курс в открытое море. Тюлени последовали за нами своим ходом, периодически заплывая вперёд. Тихоходный мотобот они обгоняли с легкостью. Отойдя от берега не более чем на несколько кабельтовых, мы подошли к большому бую, плавно покачивавшемуся на волнах. Лючия зацепила его багром, а мне скомандовала закрепить за него швартов.

После этого дайверы опять попрыгали в воду. Лючия почему-то нацепила наушники и взялась рукой за телеграфный ключ, который она вытащила из рубки и закрепила на фальшборте. Провода от всего этого хозяйства уходили в рубку. Правой рукой выстукивая что-то на ключе, она левой подавала команды мне. Руководствуясь этими командами я вытравил, наверное, полсотни метров троса, опуская сетку с рыбой к глубоководному вольеру.

Когда я поднял первый опустевший садок наверх, никто из дайверов даже и не подумал всплыть. Они болтались там, где-то на глубине, ожидая второй садок. Я спросил Лючию:

— Я тоже не могу привыкнуть, — вздохнула она. — что эта ребятня способна торчать под водой чуть ли не по полчаса, что твои тюлени. Опускай быстрее, может быть за двадцать минут уложимся со всеми тремя.

Так оно и получилось. Потом мы проделали операцию еще раз, опустошив еще один прибрежный бассейн с молодью форели.

Потом мотобот приткнулся к берегу рядом с этими бассейнами. На берегу уже стоял мотороллер разносчика из пиццерии. В тени прибрежных деревьев обнаружился стол со скамейками, и начался праздник. Разносчика, как ни странно, пригласили за стол — он оказался одноклассником ребят-дайверов.

Улучив момент, когда подростки были плотно заняты едой, я спросил у Лючии:

— А они у тебя тут сейчас все парочками по кустам не разбегутся?

— А если и разбегутся, то что? — безмятежно улыбнулась фермерша. — Они уже большие мальчики и девочки.

— А мы? — вдруг неожиданно для самого себя спросил я. — Мы с тобой достаточно большие мальчик и девочка?

Она повернулась ко мне, несколько секунда внимательно смотрела мне в глаза, а потом фыркнула:

— Мы слишком большие. У нас есть дом, которым мы можем распоряжаться как хотим.

— Впрочем, у них тоже есть по крайней мере Ремба, так что вряд ли они будут уединяться по кустам. Есть более комфортабельные места, куда родители без спросу не полезут.

Аркадио Карлуцци, школьник

На следующий день после перегрузки форели в глубоководный садок, Марина сказал мне по дороге домой:

— Слушай, тебе тут за вчерашнюю работу причитается. Зайдем к моей маме, распишешься в ведомости.

Так у меня в кармане появились первые заработанные в Сапри деньги. Не слишком много, конечно, но на пару пирожных в кафе должно хватить.

Я тут же, не отходя от кассы, вернее от обеденного стола в кухне тети Лючии, предложил Марине:

— А давай я тебя в кафе свожу? В какое кафе тебе больше всех хочется?

Клара Граччиари, портовый диспетчер

Сегодня мне опять удалось вписаться на заседание «Тайного ордена Дагона». Забавно, конечно, что это название написано крупными буквами на полуразрушенном лодочном сарае, стоящем посреди набережной городка.

Но вообще местные подростки, устроившие этот неформальный клуб, абсолютно правы. У Лавкрафта все так и было в его Инсмауте - и запущенный дом на одной из главных улиц города, и громадная вывеска.

Одного не могу понять — ну чего они в этом ордене находят. По-моему, игра в строительство планов по завоеванию мира и имитация бюрократии — занятие безумно скучное. А они с каким-то небывалым воодушевлением предаются этой игре. Выполняют самодельные ритуалы, смесь масонских, францисканских и еще непонятно из какого фэнтези натащенных, соблюдают субординацию. Я в этой игре пока послушница, поэтому могу ходить как мне удобно. А начиная с подмастерья все, входя в здание ордена, обязаны надевать плавательные очки. Поскольку шогготы должны быть с выпученными рыбьими глазами.

По-моему, товарищ Антонио неправ, что пытается взять этих юных эскапистов под крыло коммунистической ячейки. Может им и предстоит когда стать пролетариями, но сознательными им не стать ещё долго. Хотя вот этот парнишка-новичок интересен. Ага, это же Аркадио Карлуцци, которого недавно привезла в наш город тетка Катерина, жена Джузеппе. Джузеппе я хорошо знаю, мелкобуржуазный элемент, хозяин мотобота. А вот парнишка — городская косточка, пойди его пойми. Вроде технарь, собирается в университет поступать на computer science. Но, похоже, в Сапри ему прямая дорога в интеллигентскую тусовку, где общаются врачи из больницы, астрономы из обсерватории и падре, настоятель церкви Непорочного Зачатия. Еще там морская фермерша Алессандрини, это тоже вроде местный хайтек. В общем по интеллектуальному уровню вроде будущему студенту-компьютерщику туда надо. Но более антикоммунистической тусовки в Сапри, пожалуй и не найдешь. Кстати, дети этой компании тоже держатся сплоченной командой. И старший сын Джузеппе туда же примыкает. Они тусуются в некой Рембе, это уже не из Лавкрафта, это уже из Желязны.

Интересно почему Аркадио здесь сидит? В Рембу не взяли? Паола говорила, что он с дочкой Алессандрини под ручку ходит.

Аркадио Карлуцци, школьник

Когда меня пригласили в «Тайный Орден Дагона», первое что я сделал, это спросил у Марины, стоит ли с этим местом связываться.

— Ну сходи, сходи, — сказала она, проводив снисходительным взглядом спину Паолы, сунувшей мне записку с приглашением. — Все равно к нам в Рембу я тебя собиралась звать не сегодня, а завтра. Сегодня у нас там никого не будет, хоть вешай у входа табличку «не содержит ГМО».

Я слегка поежился. Циничные шутки относительно генно-модифицированных организмов я слышал уже не только от Марины, но и от Адриана, Женевьевы, Ларисы и Моргана. Но никогда от Росарио. Впрочем я бы тоже не стал шутить над особенностями чужого организма. А они шутят про свои, наверное, имеют право. Хотя меня это слегка коробит.

— Кстати, а к вам в Рембу я со своими не столь уж великими дайверскими способностями-то попасть смогу?

— Ну у всех, кого мы до сих пор туда приглашали, проблем не было. Там всего-то надо метров на пять нырнуть и вынырнуть уже внутри купола. Все равно глубоко купол ставить нельзя, иначе после нескольких часов сидения в нем потребуется декомпрессия. Вода сейчас довольно прохладная, но все же не настолько чтобы не слишком тренированный человек не мог проплыть пары сотен метров, не замерзнув как цуцик.

— Ну Розарио там непрерывно тусуется. Но Розарио он почти наш, он рос и учился плавать с нами вместе. Вот когда Бартоломью за мной ухаживал, я и его приводила. А он вообще фермерский сынок, с морем на вы. Ну, родители, естественно, туда иногда приглашаются. Вообще придумал Рембу дядя Карло, когда нам лет по двенадцать было. Он сказал тогда, что для подросткового круга друзей тайное место для тайных посиделок абсолютно необходимо. А для морских людей это место должно быть подводным. Поэтому нам выдали подводную палатку, которых как раз тогда заказали несколько штук для маминой фермы, компрессор, надувной спасательный плот и дали возможность подключиться к электричеству в дайвинг-клубе.

У ребятишек из Ордена Дагона такой поддержки взрослых не было. Они самовольно заняли заброшенный сарай на набережной, обустроили его как могли, и сидят при свечах, так как электричество здесь давно отключено.

Впрочем вот та девушка, которая как и я, подпирает стенку, явно не школьного возраста. Интересно, что она здесь делает. Я подошел к ней и поздоровался, оказалось её зовут Клара, она работает диспетчером в порту, а здесь тусуется, потому что местные коммунисты считают необходимым работать со всеми неформальными молодежными тусовками.

Мы сошлись с Кларой на том, что обряды ордена Дагона — скукотища, и вообще это не для взрослых людей, которыми мы оба себя считаем, а для малышни класса седьмого. Хотя, конечно, своих одноклассников я тут вижу человек четырех.

Отец Антонио, каноник церкви Непорочного Зачатия

За окном раздавались удары по мячу и азартные выкрики мальчишек, играющих в мини-футбол. Когда-то давно кто-то из моих предшественников оборудовал во дворе дома каноника мини-футбольное поле. Не уверен, что это способствовало тому, чтобы местные школьники стали более верующими католиками, но во всяком случае оказаться вечером в доме падре для них нормально.

Впрочем, Женевьеву Дефарж в данный момент интересует здесь не футбол, и даже не библиотека. Она пытается вести со мной философский диспут.

Женевьева, дочь астронома из Ла Спекола, уже больше года регулярно пытается у меня что-то таким образом выведать. Или что-то мне доказать.

Но скорее выведать. Вот сейчас она нашла во вроде бы вполне техническом журнале на компьютерную тематику рекламу гиноидов — кукол-роботов для секса, и пытается у меня выяснить, будет ли развлечение с такой куклой нарушением целибата.

От кукл-роботов она неожиданно перевела разговор на себя и себе подобных:

— А я? Я ведь тоже изделие рук человеческих, продукт генной инженерии.

Самое ужасное, что рассматривать её как маленькую девочку я не могу. Ей уже 16 лет, фигура вполне оформились. Не зная её можно дать ей и 18 и 20. И после получаса разговора на отвлеченные темы — тоже. А если о математике, то из за выпускницу университета принять можно.

Но самое главное она о возможностях своего тела знает, и ими пользуется.

Вообще они, эти дети генетического эксперимента удивительно много знают про свои организмы.

Вон выглянуть в окно, там сейчас играет брат Женевьевы с тремя приятелями из того же генетического эксперимента против семерых обычных ребят. И выигрывают. И как красиво двигаются. Конечно, это их учил Карло Риозо, бывший майор спецназа.

— А почему ты спрашиваешь об этом меня, а не отца? — спрашиваю я.

— А его мнение я уже давно знаю. Мне интересно что о таких, как я думают разные люди.

— Интересно, а чьи ещё мнения ты успела выяснить?

Этого я знаю. Когда парень осознал, что в течение нескольких месяцев гулял с девушкой, которая является не творением Божьим, а артефактом, он тут же прибежал ко мне исповедоваться. Пришлось ему читать проповедь про то, что неисповедимы пути Господни, что Господь часто выбирает людей своими орудиями, и Марина, несмотря на вмешательство в её гены, вполне себе человеческое существо.

Впрочем, они сами уверены что у них нет души. И Марина, и Женевьева, и ребята, которые сейчас во дворе гоняют мяч.

Юные нигилисты. Женевьева начиталась Карлисса Ламонта и обожает употреблять его аргументы. Впрочем, Ламонта опровергать не слишком сложно. Он всё-таки писал более полувека назад и ориентировался на не слишком образованную американскую аудиторию.

Все его построения по поводу единства души и тела замечательно опровергаются хорошо знакомыми современной молодежи аналогиями с компьютером и программой.

А этим ребятам просто нравится эпатировать публику своим материализмом. Хотя, конечно, забавно, что эти юные безбожники являются самыми верными и регулярными читателями моей библиотеки.

Остальным — знать не надо, они верят. А эти — хотят именно знать.

Паскаль Дефарж, астроном

Отец Антонио точно знает, когда у нас в обсерватории кофе-брейк. Вот опять заявился пообщаться за чашечкой кофе. На Жиннет жалуется, что та его в постель затащить хочет.

Ох, мне бы кому на неё пожаловаться. Хотел вырастить из своих детей сверхлюдей, получай. Она ещё года два назад прочитала лемовский «Осмотр на месте» и пришла ко мне с вопросом: «Папа, а почему ты сразу не удочерил компьютер?». Великий поляк написал когда-то, что автоэволюция, сознательное изменение будущих поколений, рано или поздно выведет человечество за пределы биологии. И чем заниматься генной инженерией людей, лучше уж сразу компьютеры усыновлять.

Я ей не сказал пока, что не удочерили компьютер мы с Жозефиной только потому, что никто не предложил нам такую тамагоччи, которую можно вырастить в полноценного члена общества. А вырастить русалку Сандро предложил.

Женевьева знает, что она — не просто человек, а человек генетически модифицированный, лет с семи. Примерно тогда, когда стало понятно что даже самые выдающиеся ученики Элизы из обычных людей не могут сравняться с нашими детьми по продолжительности задержки дыхания.

Почему-то её брата это совершенно не волнует. Он флегматик, спокойно воспринимает свою особость, и не стесняясь пользуется её преимуществами. А вот дочка унаследовала у меня научное любопытство. То самое, которое заставило меня тогда ввязаться в эксперимент Сандро.

А Жиннет по-моему просто откровенно издевается над отцом Антонио. Попытки соблазнить в эту модель вполне вписываются. И главное я сам поставил себя так, что сделать ей отеческое внушение на предмет того, с кем спать, а с кем не спать не могу. Это её личное дело. Вот если бы шла речь о человеке, с которым вообще не стоит общаться, она бы, может, к моему совету прислушалась. Но падре — друг семьи, держатель крайне интересной библиотеки и вообще замечательно интересная личность.

Правда, пока падре выдерживает свою осаду не хуже своего святого покровителя.

— Да, падре, — говорю я. — Когда я продумывал для них особую культуру, необходимую для того, чтобы их врожденные способности можно было нормально использовать, я не думал, что «Дети морского царя» Пола Андерсона войдут в корпус священных текстов. Это ведь оттуда они взяли идею, что у мермэнов нет души. Впрочем, не могу не признать что эту книгу Женевьева в свое время уволокла с моей книжной полки.

— А вы считаете, что им необходима особая культура, примитивная, языческая? Почему вас не устраивает для ваших детей обыкновенная цивилизованная культура?

— В цивилизованной культуре человек слишком зависим от общества. Когда люди начинают осваивать новые территории, то культура пионеров необходимо отличается от оставленных ими цивилизованных мест. Док Сандро подарил нашим детям огромные территории континентального шельфа. С одной стороны, если верить Алистеру Харди, это естественная среда для человека, куда более естественная чем североевропейские леса, где стоят города наиболее развитых сегодня стран, или пустыни, в которых стоят города древнейших цивилизаций.

С другой стороны, эта среда требует совсем других практических навыков.

Человек цивилизованной культуры, оказавшись один среди дикой природы ночью, без защиты четырех стен, без оружия и без одежды испытывает жуткий стресс.

Вы же наверняка читали Алена Бомбара: «Жертвы легендарных кораблекрушений, погибшие преждевременно, я знаю: вас убило не море, вас убил не голод, вас убила не жажда! Раскачиваясь на волнах под жалобные крики чаек, вы умерли от страха!».

А мы хотим чтобы наши дети чувствовали себя в океане дома, почти как дельфины. Поэтому им необходимы какие-то элементы примитивной культуры, навыки походной жизни, адаптированные к морской среде. Примерно такие же как у геологов или других экспедиционных работников, которые ухитряются как-то сочетать активное участие в жизни цивилизации с умением выживать в природе.

— Но современная культура походной жизни не требует такого знания физиологических подробностей, какое я наблюдаю у ваших детей.

— Традиционная культура походного и экспедиционного быта разрабатывалась веками, начиная с римлян и гуннов, и все ее достижения оплачены тысячами жизней. Как вы верно заметили, это наши дети, и мы не хотим, чтобы создание навыков жизни людей в море было оплачено их жизнями. Поэтому единственное, что мы можем сделать, это вооружить их всем, что по этому поводу может сказать современная наука. Это как раз и есть базовые знания медицины и спортивной физиологии. Им предстоит, хотя почему предстоит, они уже активно этим занимаются, нащупывать пределы возможностей собственных организмов, проводить границу своей среды обитания там, докуда они способны добраться.

Это чем-то напоминает наши представления об античности, об играх в Олимпии. Поэтому я активно пользовался классическими текстами, тем более наша цивилизация в значительной степени именно на них и стоит со времен Возрождения. А значит опора на них облегчит им коммуникацию с этой цивилизацией.

— Меня только расстраивает, что из всех культурных корней нашей цивилизации вы игнорируете христианство.

— Ну, падре, сколько раз мы уже с вами говорили. Не игнорирую, а категорически отвергаю. Скорее уж я возьму туда Асов и легенды Северной Атлантики, которые впрочем дети сами нашли через Пола Андерсона, чем христианство, которое учит людей стыдиться собственного тела. Под водой человек слишком тесно зависит от контроля над телом. Поэтому мы тащим техники такого рода откуда угодно — из буддизма, японских ама, корейских хеньо. Но в христианстве этого нет. Путь аскезы это не про власть над своим телом, это про его отрицание.

— И столько же раз я с вами не соглашался, доктор Дефанж.

— А я и не требую со мной соглашаться. Я только объясняю, почему наши ребята бравируют перед сверстниками отсутствием бессмертной души.

— Ох уж эта фэнтези-литература... А док Сандро не планирует заняться созданием какого-нибудь еще сказочного народца. Ведь кроме мерменов бывают еще эльфы, гномы, хоббиты.

— Нам бы с этим экспериментом разобраться. Его можно будет считать законченным не раньше, чем вырастет первое поколение мермэнов, родившихся естественным путем, и усвоит мермэнскую культуру у своих родителей. А то и когда сформируется устойчивое, воспроизводящееся общество.

— Вы слишком многого хотите, док. Увы, сегодня мы не можем сказать, что наша европейская цивилизация устойчивая и воспроизводящаяся. Конечно рождаемость в Италии последнюю пару десятилетий перекрывает смертность, но почему-то многие уезжают искать счастья в Германию или США, а кто приезжает взамен? Ну вот Касима вы знаете.

— Ну почему как иммигранты, так сразу ливийцы? — возмущаюсь я. — А мы с Жозефиной? Мы приехали из Франции. Просто сейчас весь западный мир — более-менее един и народ перетекает между странами в зависимости от коньюктуры.

— И всё-таки почему не эльфы? — упорно гнул свою линию падре.

— Потому что мы не видим для них ниши в современной Европе. И эльфы, и гномы в фэнтези занимаются такими вещами, которые людям вполне по силам безо всякой генной модификации. Вот сильфы, это было бы здорово. Но современной науке еще не по силам создание людей, способных к полёту без технических средств.

— А мне кажется, что эльфы, лишенные старения и смерти были бы крайне востребованной генной модификацией.

— Если бы мы умели модифицировать взрослых людей, тогда бы, конечно, к нам бы выстроилась очередь желающих избежать смерти. Но мы можем изменить только еще нерожденных. Разрабатывать генную модификацию борьбы со смертью от старости сложно даже на мышах. А уж разработать культуру, которая бы годилась для бессмертных существ... Почитайте Свифта, про струльбругов, и вы поймете что это очень непростая задача. Недаром ваша религия размещает бессмертие только в царстве божьем, где всеблагий и всемогущий бог может решить проблемы, при этом возникающие.

— Любимый вашими детьми Жак Майоль писал что и для освоения океана генная модификация не требуется.

— Может он и прав. Я взялся за разработку культуры для мермэнов, когда Франческа уже носила Фоку и Дарию. Но вы посмотрите на Росарио и прочих ребятишек, крутящихся вокруг клуба Элизы. Конечно до настоящих мермэнов им далеко, но...

Аркадио Карлуцци, школьник

В дайвинг-клубе Стонетти вместо бассейна — кусок моря, отгороженный двумя пирсами. Со стороны моря там висит какая-то пластиковая пленка, работает подогрев, поэтому вода в этом бассейне гораздо теплее, чем в море.

Марина притащила меня сюда и сдала с рук на руки Моргану, нашему однокласснику, сыну хозяйки клуба:

— Ты тут подбери ему хвост, а я пока до рыбных садков сплаваю, посмотрю что там творится.

Рыбные садки отсюда через бухту, до них не меньше километра.

Морган честно научил меня надевать моноласт и примерно минут полчаса учил им пользоваться. Впрочем, по-моему я уже таким стилем плавать умел, так что получаться начало быстро.

— С такой техникой ты до Рембы доплывешь сам, без моей помощи. Видишь вон там, в двух кабельтовых буек с флажком «Альфа». Тебе туда. Я рванул вперед, ты догоняй.

После чего надел хвост сам, махнул им, поднырнул под пленку, отгораживающую бассейн со стороны моря, она, как выяснилось, до дна не доходила, и был таков.

Я последовал его совету. Когда я погрузился в бассейне метра на три, вода меня просто обожгла холодом. Конечно, май месяц, температура воды в море градусов восемнадцать. Но за несколько сот метров активного плавания я замерзнуть не должен.

Хорошо им морским людям: нырнул и плыви все два кабельтова на комфортной глубине. А мне тут регулярно всплывать за воздухом надо.

Но вот и долгожданный буек с флажком «Альфа».

Я глянул вниз, и увидел под водой на фоне дна темно-синий круг. Вот она — Ремба, подводная тусовка этой странной компании, к которой принадлежит Марина.

Интересно, где тот Амбер, отражением которого она является. На то чтобы это было отражение Сапри как-то непохоже. Что мы здесь имеем? Кабельтовых в двух от берега болтается буёк с флажком Альфа, который значит «под водой водолаз». Под водой темнеет что-то круглое. Это стоит на якорях полусферический купол диаметром метров шесть из прорезиненной ткани, надутый воздухом. Верхняя его точка где-то метрах в двух от поверхности, а вход, соответственно, где-то на пяти.

Под ним все тает в голубой дымке. Дно я с поверхности различить не могу.

Ныряю. Доплываю до края купола и подныриваю под него. Ага, вот поверхность, а что там за тень — потом разберемся.

Меня вытаскивают на эту самую тень — большую часть поверхности воды под куполом занимает стандартный двадцатиместный надувной спасательный плот без тента, стаскивают с меня хвост и очки и растирают полотенцем. Ага, здесь у них нудистский пляж. Все сидят без одежды, только вместо солнышка на плоту работает электрокамин с имитацией углей и пламени.

— Ты тут не замерзнешь? Может тебе свитер дать, — участливо спрашивает Морган, который всё еще чувствует себя моим инструктором.

— Да вроде тут тепло и ветра нет, — отнекиваюсь я. Ребята ржут, пытаясь представить себе этот ветер. А я вовсе не шутил. Я просто сравнивал свои ощущения с теми, когда вылезаешь из холодного моря на пляж.

Прослеживаю взгляд Моргана и вижу на стенке купола укреплена коробочка с маленьким экраном. Сколько здесь градусов? Почему оно показывает 527?

— А-а, — теперь уже Марина прослеживает мой взгляд. — это не температура, это содержание углекислоты. Вот сейчас оно переключится на температуру.

Из коробочки выходит провод, ведущий к укрепленному рядом на стене обычному реле в влагостойком исполнении, а от того более толстый провод уходит куда-то под воду.

— Вообще-то этот датчик здесь именно ради углекислоты висит. Как поднимется до 550, включится компрессор. Упадет до 450 — выключится.

Я пригляделся повнимательнее к окружающей обстановке. Надо сказать, что впечатления простора и воздушности Ремба не производит. Здесь царит голубоватый полумрак — купол освещен только проникающими под воду лучами солнца, и хотя его внутренняя поверхность белого цвета, освещение получается сумеречное. Свет излучает огромный полумесяц воды, который получается если с краю круглого купола пустить плавать круглый плот в полтора раза меньшего диаметра.

Над головой нависает плоский потолок тоже белого цвета. Низенький он тут какой-то, в полный рост не выпрямиться. Я поднял руку вверх и потрогал этот потолок. Вроде толстая ткань, а натянута как барабан или батут. Ага, вон там рядом с камином в потолке люк и свисает веревочная лестница.

Казалось бы, полумрак и низкий потолок должен создавать впечатление мрачной пещеры. Но сияющая ярким голубым светом вода и мягко колеблющиеся от пробегающих сверху волн стены купола создают какое-то очень теплое и живое ощущение.

Отсюда уже видно дно. До него, похоже, метров пять-шесть.

На плоту кроме камина стоял столик с электрическими чайником тоже с краю. На борту сидело человек десять, в основном моих ровесников. Большую часть я знал, они учились со мной в одном классе. Но вот еще двое, которых я мельком видел в школе, не более того, они учатся уже в выпускном классе. А вот явная малышня.

Посредине на свободном надувном дне плота нарисован Лабиринт. Ну Ремба же. Хорошо что попытка пройти через него вряд ли приведет к каким-нибудь магическим последствиям.

— Так, — сказала Марина. — По-моему, не все с Аркадио знакомы. Это Аркадио Карлуцци, племянник тетки Катерины, вы ее все знаете, переехал в наш город из Милана. Аркадио, ну Адриана и Ларису, Николя и Женевьеву ты знаешь. Меня и Моргана тоже. А вот это — она показала рукой на парня и девушку из выпускного класса, Фока и Дария, дети дока Сандро и Франчески. А вот это — она показала на необычно смуглого парнишку лет десяти, — Кай, младший брат Моргана.

— А это, — продолжала представлять своих друзей Марина. — Маргарита и Пьеро, дети дяди Карло Риозо.

Я плюхаюсь на борт рядом с Мариной, где для меня явно оставлено свободное место.

Женевьева начинает разливать чай в одинаковые стеклянные кружки, которых здесь почему-то полно. На кружках изображена русалка, имеющая явное портретное сходство с Ларисой и надпись «Фестиваль русалок в Сапри».

Чай у них, кстати, довольно неплохой. И заварен на вполне нормальной пресной воде, что бы там Росарио не говорил про питье морской воды.

Я пытаюсь проанализировать свое состояние. Вот я сижу рядом с Мариной. Мы оба абсолютно обнаженные (как и весь остальной народ рассевшийся на этом плоту). Но почему-то когда мы, вполне одетые, сидели в её комнате рядом с ноутбуком, ее близость волновала меня гораздо сильнее. Возможно дело в том, что тут тусовка. А одежда, ну что одежда? Мне что образного воображения не хватит, чтобы представить фигуру девушки под ней?

— Ребята, я тут нашла ту книгу, из которой Док Сандро все время цитирует фразу «Стань тенью бедный сын Тумы, закопай зло под порогом хижины», — рассказывает Женевьева, не переставая манипулировать чайником. — Это такая русская фантастика примерно столетней давности. Там на планету где жили средневековые пастухи, прилетели высокоразвитые завоеватели-магацитлы.

— А что, — сказала Марина. — Неплохое решение, если у противника есть авиаразведка. Стать тенью, ограничить воздействие на природу подпороговым уровнем.

— Только они почему-то, — продолжала пересказывать книгу ее подруга. — Построили где-то в горах огромный порог для закапывания зла и жгли вокруг него неугасимые костры.

— Чтобы авиаразведке этих, магацитлов, виднее было, — съехидничала Дария.

— Хм, — начал размышлять вслух Фока. — А не является ли наш фестиваль такими вот сигнальными кострами? Ведь про него знают по всей Италии.

— Наоборот, — ответила Марина. — Фестиваль поднимает Порог. Все знают, что тут такой фестиваль. Поэтому фестиваль идет неделю, а мы потом весь год спокойно плаваем в хвостах на виду у всего города. И если кто скажет, что видел в Сапри русалку, ему скажут: «Да кто их там не видел!».

— А это ничего, — спросил я, — что вы на свои тайные сборища приглашаете тех, кто в городе без году неделя?

— Ничего, — отозвался Адриано. — Ремба это вообще проходной двор. Вот будет фестиваль, сюда косплейщицы налезут. Не все, конечно, а прошедшие какой-нибудь конкурс. Штук двадцать-тридцать. И наши одноклассники здесь уже многие побывали. А ты вообще наш человек, Майоля читал, в спасении робота с острова Дино участвовал. Тебя еще плавать получше выучить, чтобы апноэ хотя бы пять минут было.

— Да наверняка, — сказала Дария. — ты же родственник Росарио, значит генетика довольно приличная. Росарио сейчас способен на те же пять, хотя он тренировался с детства. Но он считает Майоля шарлатаном и медитацию ерундой, поэтому так и не научился правильно дышать перед погружением. Так что что ты потеряешь на позднем начале тренировок, то доберешь за счет более серьезного отношения к медитации.

— Этот? — удивился я, указав на палубу плота. — А разве он тут не просто по приколу?

— Не просто, — начал объяснять, как ни странно, Кай. — Он нужен для того, чтобы проще было запомнить последовательность правильного дыхания. Марго, давай покажем. Ты будешь идти, а я — объяснять.

— А может наоборот? — с невинным видом предположила девочка.

Морган втихомолку ткнул младшего братца в бок.

— Желание леди — закон! — торжественно провозгласил тот, и вскочив со своего места подбежал ко входу в Лабиринт.

Он медленно, аккуратно приставляя пятку одной ноги к пальцам другой двинулся по замысловатой линии, а Марго тем временем комментировала:

— Идешь прямо — вдох, повернул поперек входа — задержка дыхания, идешь назад — выдох. Тут главное, держать правильный темп.

Прохождение Лабиринта заняло у Кая минуты три.

— Вообще-то не обязательно так долго накачиваться кислородом. Полное прохождение Лабиринта нужно только перед погружением на максимальную продолжительность, — прокомментировал Морган действия брата.

— Интересно, — спросил я. — А как это выглядит при реальном плавании?

— Ну как обыччно. Как Корвин Лабиринт строил. Вызываешь в памяти образ Лабиринта, и мысленно по нему идешь. После сотого прохождения ты этот образ так запомнишь, что никаких проблем его вызывать не будет.

merman (англ) - морской человек. Мужской (и общий) род от mermaid — русалка. В русском языке, к сожалению, соответствующего слова нет.↩
Поверхность (ответьте) Марине. Далее коды МСС-1965 GL Терпящий бедствие аппарат обнаружен, FD4 обозначает свое место прожектором, FE следую на помощь.↩
Марина Поверхности. Ваш сигнал принят.↩
Подайте буксирный канат↩
Я принял буксирный канат.↩
Я оставляю судно.↩

Русалки в Сапри

Виктор Вагнер

16.10.2017

Аркадио Карлуцци, школьник

Лариса, русалка

Аркадио Карлуцци, школьник

Витторио Маркезе, программист

Аркадио Карлуцци, школьник

Витторио Маркезе, программист и фридайвер

Аркадио Карлуцци, школьник

Витторио Маркезе, фридайвер

Аркадио Карлуцци, школьник

Витторио Маркезе, фридайвер

Аркадио Карлуцци, школьник

Витторио Маркезе, фридайвер

Аркадио Карлуцци, школьник

Клара Граччиари, портовый диспетчер

Аркадио Карлуцци, школьник

Отец Антонио, каноник церкви Непорочного Зачатия

Паскаль Дефарж, астроном

Аркадио Карлуцци, школьник